Владимир Стрельцов - Трупный синод

Всадники двигались по старой дороге, проложенной знаменитым Марком Эмилием 132 132 Марк Эмилий Лепид (? -152 г. до н.э.), древнеримский политический деятель, консул , чье имя впоследствии дало название целому окрестному региону 133 133 Регион Эмилия-Романья . Чудесная во все времена итальянская осень уже начала накладывать свой невыразимо прелестный отпечаток на бескрайние поля, открывшиеся взору императорской свиты. Живописные луга здесь пьянили своими просторами, реки были не столь своенравными и холодными, как в родной императору Умбрии, а видневшиеся вдалеке редкие леса поблескивали свежей позолотой. Однако на Ламберта сии прелести природы не произвели ровным счетом никакого впечатления. Оглядывая окрестности взором знатока он выносил невысокую оценку здешним достопримечательностям, находя их мало пригодными для настоящей охоты. Услышав мнение молодого государя, барон Кресченций, соратник Альбериха, поведал Ламберту о красотах Маренго, леса которых, по его словам, буквально кишели диким зверьем и дичью. Барон был настолько красноречив и убедителен в своих рассказах, что император пришел в доверчивое восхищение и, повернувшись на коне к Гуго и Альбериху, возбужденно им заявил:

— Даю слово, что после нашей кампании я непременно поохочусь в этих местах и горе тому, кто меня в это время будет отвлекать!

— Надеюсь, к тому времени отвлекать вас будет действительно некому, мой друг, — ответил Гуго.

Он единственный имел право называть Ламберта просто «другом». Мало того, сам император настаивал, чтобы Гуго к нему обращался именно так. Они были дружны с детства. Гуго был старше Ламберта на два года и долгое время Ламберт, как это свойственно младшим братьям, стремился во всем походить на спокойного и рассудительного Гуго. Они не раз и не два спали на одном тюфяке и под одним одеялом, пили из одного кубка и ели с одного блюда, как действительно родные братья. Гуго, напомним, был сыном старого графа Майнфреда Миланского и, получив скорбную весть, горько оплакивал смерть отца на поле брани. Однако, Ламберт смог найти для него правильные слова, к тому же потеря родственника, доблестно павшего в борьбе против другой родни, не вела в то время к затяжной, без разбора поводов и причин, кровной вражде среди итальянской знати, а посему Гуго спустя какое-то время вновь начал обращаться к Ламберту на «ты» к искренней радости последнего.

Альберих с некоторой долей удивления и зависти поглядел на молодых друзей. Его мысли занимало предстоящее сражение. Воистину, со стороны императора это был дерзкий и правильный поступок одновременно, и Ламберт в отважной до бесшабашности душе Альбериха получил определенное признание. Готовясь к битве, Альберих дал себе зарок приложить все усилия, чтобы пленить Адальберта. От одной мысли, какой выкуп он может получить за лукканского богача, у вечно нищего гуляки Альбериха захватывало дух.

Кто бы мог дать ему щедрый выкуп? Ну, прежде всего, эта очаровательная стерва Берта, жена тосканца, толкнувшего своего ленивого супруга навстречу опасным приключениям. О величине денежных закромов маркиза Тосканы было известно только одно — что они беспредельны. Существовал еще вариант отдать тосканца своему другу Теофилакту, который в пылу неутоленной ревности мог бы отдать последнее, чтобы поквитаться с обидчиком. О, тогда несчастному графу Адальберту не позавидовал бы даже изъеденный сейчас червями Арнульф!

К концу второго дня погони за Хильдебрандом, разведка, регулярно посылаемая вперед Альберихом, донесла, что посол закончил свою миссию, достигнув лагеря Адальберта, который тот разбил на реке Сестерион 134 134 Стироне , вблизи замка Борго 135 135 Ныне Фиденца . Войти в замок тосканцам не позволили излишне щепетильные и категоричные монахи, поскольку там покоились останки святого Домнина, и сам замок принадлежал святому, который именно сюда шестьсот лет тому назад собственноручно и на своих ногах принес свою отрубленную римлянами голову. В итоге войско Адальберта расположилось рядом с фермой ливелляриев 136 136 Свободных земледельцев, арендаторов , намереваясь, дождавшись Хильдебранда, продолжить свой путь к Павии утром следующего дня.

Ламберт, весь охваченный лихорадкой предстоящего боя, первого серьезного военного испытания, которое он примет самостоятельно, а не под знаменами своего отца, решился лично пойти в разведку в компании все с теми же Гуго и Альберихом. Последний при этом еще раз подивился отваге и доверчивости молодого властелина и шальная мысль, а не проще ли именно Ламберта, а не тосканца сделать предметом предстоящего торга, на мгновение черной молнией пронеслась в голове графа Камерино. Как только стемнело, они вплотную приблизились к лагерю тосканцев, чтобы определить наилучшее место для своей атаки. Достигнув лагеря, Ламберт и его соратники, прежде всего, пришли к выводу, что ни о каком завтрашнем походе к Павии людям Адальберта думать незачем. Над лагерем стоял хор пьяных голосов, горланивших песни, и даже выставленные часовые находились в совершенно скотском состоянии, регулярно очищая желудки прямо на своих постах, не удосуживаясь добраться до кустов. В шатрах слышался визгливый женский смех, очевидно численности войску Адальберта изрядно добавляло присутствие попутных шлюх. Альберих, оценив обстановку, презрительно усмехнулся:

— Похоже, наш друг Адальберт и впрямь всерьез озаботился отнять у вас императорскую корону. Их можно атаковать хоть сейчас.

— Думаю, будет правильным выждать почти до рассвета. К этому моменту у них не останется ни одного, способного поднять что-нибудь тяжелее своих штанов. К тому же рассвет не даст никому из значащих мятежников скрыться в лесу, — возразил Ламберт и с его доводами все согласились. Напоследок, император, вытянув руку вперед, заметил:

— Запомните месторасположение шатров Хильдебранда и Адальберта. Мы будем атаковать со стороны леса. Если враг побежит, ему придется удирать через просторное поле и он, даже будучи прытким, как сам дьявол, очень долго будет в зоне видимости.

Решив не упражняться в тактических ухищрениях и атаковать врага единой колонной, Ламберт, вернувшись в лагерь, приказал погасить огни и отдыхать до пяти утра.

В пять утра все были на ногах. Построившись в колонну по три, всадники решили не тратить время и силы, подкрадываясь к мертвецки пьяному врагу, а, набрав темп, максимально эффектно ворваться в лагерь тосканцев.

Спустя почти час тишину над лагерем Адальберта и тяжелый туман перегара, висевший над ним, разорвала конная атака сполетцев, производя невообразимый шум. В первые секунды, даже слыша этот грохот, немногие из пьянчуг находили в себе силы оторвать свои чугунные головы от сладкого плена походных тюфяков. Лишь когда над лагерем разразились предсмертные крики первых заколотых сполетскими копьями, инстинкт самосохранения поднял тосканцев на ноги. Началась суматоха, причем сопротивления, как такового, нападавшим оказано не было, тосканцы просто беспорядочно метались по своему лагерю, кто в поисках оружия, кто в поисках лошадей, но в большинстве своем в поисках возможности для побега. Тосканцы даже не сразу сообразили, кто на них напал, многие кричали о сарацинах, некоторые о венграх. Среди всего этого людского водоворота носились сполетцы, безжалостно разя бессмысленно мечущихся полуодетых тосканцев мечами и копьями.