Мария Воронова - Здравствуй, сестра!

— Может быть, это просто всеобщий всплеск эмоций? — предположила она. — Он не может быть долгим, и скоро все вернется на круги своя.

— Не думаю. Но я точно знаю одно — вам больше нельзя находиться на фронте. Может выясниться, что вы княжна…

— Ну и что?

— Ох, лучше не спрашивайте, Элеонора Сергеевна… Вам известно, что я отвечаю за вашу безопасность перед Петром Ивановичем, вашим дядюшкой и своим учителем. Поэтому я договорился с санитаркой Полей, она будет ухаживать за вами, пока вы не поправитесь, а потом отправит вас в Петроград.

— Мне так не хочется расставаться с вами, Константин Георгиевич! — воскликнула Элеонора.

— Правда?

— Я видела от вас столько хорошего…

Воинов взял ее руки в свои.

— Вы преувеличиваете.

— Да нет же! — Сев на кровати, Элеонора протянула руки, чтобы обнять Воинова за шею. — Надеюсь все же, что мы расстаемся не навсегда.

— Я тоже надеюсь, Элеонора Сергеевна. Если я уцелею, то найду вас, где бы вы ни находились. А теперь прощайте.

Через две недели после визита Воинова Поля перевезла Элеонору к себе на квартиру. В госпиталь приехал красный комиссар, и санитарка стала опасаться за судьбу своей подопечной.

В чужом доме Элеонора почувствовала себя неуютно. Поля и ее пожилой муж, напоминавший Демидыча, постоянно занимались каким-нибудь делом, а она просто лежала в постели и страдала от скуки. Но для того, чтобы хоть как-то помогать, Элеонора была очень слаба. Она с нетерпением ждала, когда окрепнет настолько, что сможет добраться до Петрограда.

Наступила зима, и она поднялась с постели. На Рождество Элеонора впервые самостоятельно вышла на крыльцо Полиного дома. А в феврале она почувствовала, что больше не может пользоваться гостеприимством чужих людей, хотя Поля уговаривала ее дождаться первых теплых дней. Она убеждала девушку, что оставленных Воиновым денег хватит еще на месяц, но Элеонора понимала, что это не так. Из разговоров Поли с мужем она знала, что деньги теперь вообще ничего не стоят.

Продав свои чудом сохранившиеся часики, Элеонора купила билет на поезд. А когда она стала прощаться с Полей, та отдала ей большой сверток, оставленный Воиновым. Элеонора с любопытством развернула его. В свертке лежали платье, ботинки, полушубок и теплый пуховый платок. Еще здесь обнаружился конверт с документами Элеоноры, а также серебряные часы и золотой портсигар, принадлежавшие самому Воинову. Девушка поняла, что эти вещи оставлены ей не из сентиментальных побуждений, а для того чтобы она смогла продать их в случае острой нехватки денег.

Константин Георгиевич позаботился буквально обо всем. В своих недрах сверток таил также и продовольственные запасы: кусковой сахар, несколько сухарей, кулечек кофейных зерен и даже фляжку со спиртом.

Но среди всего этого неожиданного богатства она тщетно искала хоть какую-нибудь записку.

Наверное, Воинов счел достаточным их прощание в инфекционном госпитале.

Сутки, проведенные в поезде, очень вымотали Элеонору. Людей в вагоне было больше, чем посадочных мест, а о том, чтобы лечь на полку, нельзя было и мечтать. Последние несколько часов Элеонора просидела на полу, уступив свое место молодой матери с младенцем на руках.

Николаевский вокзал был переполнен странными личностями в странной одежде.

«Да и я, пожалуй, выгляжу не лучше», — подумала Элеонора, вспомнив, что ее голова под платком украшена коротким ежиком волос, а подаренные Воиновым платье и полушубок сильно измялись в дороге.

Ноги ее, распухшие от долгого сидения, болели, и она порадовалась, что квартира Архангельских находится недалеко от вокзала. Еще полчаса, и она примет горячую ванну! От этой мысли Элеонора приободрилась и зашагала быстрее. По дороге она часто поглядывала на серебряные часы Воинова — никакой необходимости в этом не было, но ей приятно было лишний раз вспомнить о Константине Георгиевиче.

Замирая от радостного волнения, Элеонора поднималась по лестнице. И вот она у двери…

Электрический звонок не работал, а на стук открыла незнакомая женщина средних лет, одетая в грязный халат.

— Тебе чего? — спросила она.

— Мне хотелось бы видеть Петра Ивановича и Ксению Михайловну Архангельских, — сказала Элеонора, уже понимая, что ее желание вряд ли сбудется.

— Они теперь тут не живут. А ты кто будешь?

— Я их племянница.

— Ну и топай отсюда.

— Но где их искать? — безнадежно спросила Элеонора.

— Где хочешь, там и ищи.

Дверь захлопнулась.

Надо было уходить, но куда? Ноги уже совсем не держали Элеонору. Она села на широкий подоконник и огляделась. В подъезде было грязно, похоже, здесь давно не убирали.

Где же Архангельские? В Клиническом институте должны знать об этом. Отправиться туда прямо сейчас?

— Господи, неужели Элеонора? — вывел ее из задумчивости женский голос.

Она подняла голову. По лестнице поднималась Ирина Николаевна Ставская, пожилая генеральша. Она благоволила Элеоноре, особенно в тот период ее жизни, когда считалось, что девушка вскоре станет графиней Ростоцкой.

— Здравствуйте, Ирина Николаевна! Вы не знаете, где теперь живут Ксения Михайловна и Петр Иванович? Я только что с дороги…

— Вижу, что с дороги. — Ставская окинула Элеонору сочувственным взглядом и покачала головой. — Пойдем со мной, деточка.

Прихожая генеральской квартиры была заставлена какими-то грязными ящиками и бочонками. Запах стоял ужасный. Тяжело вздохнув, Ставская провела свою гостью прямо в комнату.

— Садись, Элеонора. Ты, наверное, в первую очередь хочешь помыться?

Девушка кивнула. Ей настолько хотелось оказаться в горячей ванне, что она готова была отложить все расспросы на потом.

— К сожалению, могу предложить тебе только холодную воду, — разочаровала ее генеральша. — Подожди, я договорюсь с жильцами.

— У вас жильцы?

— Ах, это не то, что ты думаешь, милая! У наших новых властей свои порядки. Но мне все же повезло больше, чем твоему дядюшке, меня хотя бы не вышвырнули на улицу…

От изумления Элеонора забыла про мытье.

— Петра Ивановича вышвырнули на улицу? — переспросила она. — Но как такое возможно? За что?

— Я же сказала тебе, что теперь повсюду новые порядки, — раздраженно повторила Ставская. — Скоро сама все увидишь.

Она вышла из комнаты, и в коридоре начался разговор на повышенных тонах. Потом генеральша вернулась, на ее щеках полыхали красные пятна.

— Ванная свободна. Там теперь не очень чисто, но я не в состоянии убирать за всеми…

Когда Элеонора вернулась в комнату, Ставская сервировала стол. В чашках саксонского фарфора плескался кипяток, на таких же тарелках красовались черные сухари и что-то похожее на пюре из свеклы. Оглядев угощение, девушка молча достала из своего багажа кофе и сахар.