Мария Воронова - Здравствуй, сестра!

Потом ее мысли приняли иной оборот. Теперь она многое знала об интимных отношениях между мужчиной и женщиной, и это знание выводило ее из разряда благонравных девушек. Но с другой стороны, была ли она по-настоящему благонравна, даже учась в Смольном? Ну, тогда, наверное, была… Но потом, полюбив Ланского, она повела себя совсем не так, как было принято среди смолянок. Почему? Неужели из-за своей непривлекательной внешности? Но ведь вчера Воинов назвал ее красивой, и, как она чувствовала, искренне.

А может быть, она всегда была немножко иной, чем другие девушки? Ведь никого, кроме нее, не занесло на фронт! Хотя, если подумать, ее судьба была достаточно обычной: многие девушки не могут сразу пожениться со своими возлюбленными и ждут их. Но на фронт попала только она. Наверное, в ней есть какой-то изъян, который никогда не позволит ей стать настоящей женщиной, даже после того как она вернется домой и забудет обо всем, что происходило здесь, на фронте. Но что это за изъян? И до чего же все это обидно…

— Вам понравилось? — спросил ее идущий рядом Воинов.

— О, конечно!

— Если удастся еще раз выбраться в деревню, я вас снова возьму, — пообещал он.

— Это, наверное, неудобно, — растерянно произнесла Элеонора.

— Почему? — Взгляд Воинова стал жестким.

— Ну, вы же сами понимаете, Константин Георгиевич… — сказала она.

— Не понимаю.

— Не заставляйте меня говорить об этом. У вас с Мариной свои занятия… Вы меня в следующий раз лучше с Демидычем или с Корфом отправьте, — попыталась она пошутить.

— А вы думаете, у Демидыча или у Корфа другие занятия? — усмехнулся он и неожиданно спросил: — Послушайте, вам никогда не приходило в голову, что у вас мужской характер?

— Что вы имеете в виду?! — Возмущению Элеоноры не было предела. По ее представлениям, женщина с мужским характером стояла лишь на одну ступень выше падшей женщины.

— Да-да, и нечего на меня так смотреть! Вы переносите тяготы войны молча, не пытаясь оказаться в центре внимания, не требуя восхищения и утешения, — разве это свойственно женщинам? Нет, это чисто мужские качества. А при общении с мужчинами вы всегда предпочтете разумную беседу флирту, разве не так?

— Вряд ли это должно вас волновать, Константин Георгиевич, — обиделась Элеонора. Ее обида была тем сильнее, что, кажется, он был прав.

К счастью, дорога сузилась, и некоторое время Воинову пришлось идти впереди лошади.

— Элеонора Сергеевна, не сердитесь, — весело сказал он, когда снова оказался рядом с телегой. — Поверьте, в этом нет ничего плохого. Не стоит бороться с собственной натурой или думать о себе не то, что ты есть на самом деле. Ваши качества вызывают восхищение у многих, в том числе у меня.

— Но в таком случае, Константин Георгиевич, получается, что мы живем в очень странном мире.

— А вот это уже от нас не зависит. Мир таков, каков он есть.

— Но тогда зачем в нем существует любовь? — с отчаянием воскликнула Элеонора.

Воинов остановился прикурить. Спичка не зажигалась, а отсыревшая папироса долго не прикуривалась на ветру. Он отстал от телеги, и ему пришлось бежать, чтобы догнать ее.

— Это бессмысленный вопрос, — сказал он, отдышавшись. — Вы же не спрашиваете, почему рождаются гениальные люди, или почему развязываются войны, или почему человек верит в Бога. Это в человеческой природе, вот и все. И как нельзя логически объяснить существование Бога, так нельзя понять человеческую природу. В Бога нужно просто верить, а любого человека принимать таким, каков он есть.

Элеонора тяжело вздохнула. Она и сама не знала, какого ответа ждала. Может быть, ей хотелось, чтобы этот ответ избавил ее от любви к Ланскому? Нет, разумеется, нет! Она ни за что не позволит себе лишиться этой любви. В ней — смысл ее жизни!..

И, забыв про шагающего рядом Воинова, она мысленно стала горячо молиться, чтобы Господь не оставил ее в своей великой милости и соединил бы с Алексеем как можно скорее.

Демидыч с Корфом, утверждавшие, что немцы начнут наступление, как только подсохнут дороги, не ошиблись. Теперь чуть ли не каждый день Элеонора видела марширующие на передовую роты. Соответственно работы в лазарете прибавилось. Ощущалось и отсутствие доктора Куприянова, которому медицинское управление так и не прислало замены.

Войска стояли в обороне, сдерживая жестокие атаки немецкой армии. Пока удавалось удерживать позиции, но в любой момент могло начаться отступление. С большим количеством раненых госпиталь рисковал быть захваченным в плен. Поэтому Воинов требовал, чтобы ни один раненый не находился здесь дольше, чем необходимо.

Но с обеспечением была просто беда. Волей-неволей Воинову пришлось снять свой запрет на отлучки Элеоноры из части, и теперь она много времени проводила в разъездах, требуя у медицинского начальства марлю и лекарства, а у штаба армии — подводы для раненых. Она даже выучилась ездить верхом по-мужски и скандалить, если ей чего-то не давали. Упрекая себя в малодушии, девушка даже радовалась этим разъездам, потому что работать стало невыносимо тяжело. Видеть истекающие кровью тела, слышать крики боли, которую они были не в силах облегчить…

Отсутствие обезболивающих становилось самой насущной проблемой. Приходилось спасаться водкой и спиртом, которые, конечно, не могли заменить эфир и хлороформ.

Особенно страшным был случай с одним молодым солдатом. На сортировке Демидыч быстро поставил ему диагноз — ранение кишки. По законам полевой хирургии они могли просто передать мальчика военно-полевому госпиталю, но подвода с ранеными только что уехала, а следующая ожидалась лишь через несколько часов. Ждать столько времени раненый не мог, и обычно Воинов без колебаний брал таких на операционный стол.

Но в лазарете оставалась последняя ампула морфия, и хирург колебался.

— Я причиню ему жуткие мучения, — сказал он Элеоноре, — а он все равно умрет. Наверное, я не имею права усугублять его страдания.

— Да как вы можете так говорить! — воскликнула девушка. — Даже я вижу, что единственная возможность спасти эту жизнь — немедленная операция!

Воинов как-то странно посмотрел на нее.

— И после этого вы будете убеждать меня в том, что вы не мужчина в юбке? — хмуро поинтересовался он. — Берите раненого в операционную. Зовите двух санитаров, чтобы они держали ему руки и ноги, а сами готовьтесь помогать.

Дальше начался ад. Воинов работал, и казалось, что страшные крики раненого нисколько не трогают его. Санитары с трудом удерживали мальчика на столе, а Элеонора, считавшая, что она уже привыкла ко всему, сама едва не теряла сознание. На соседних столах так же кричали и вырывались другие раненые.