Мария Сергеенко - Падение Икара

Среди сторожей крепко помнили этот случай, и, когда Критогнат со своим стадом подходил к заставе, шлагбаум сразу же поднимался. Завязывался дружеский разговор; сторож жаловался на свою собачью долю, Критогнат ему сочувствовал, и, когда последняя повозка со съестными припасами для пастухов подходила к шлагбауму, Критогнат доставал оттуда добрый кусок сала или круг сыру и вручал их сторожу с добавлением скромного числа сестерций. Происходило сердечное прощание, шлагбаум опускался, и сборщик уходил в свою сторожку, облегченно вздыхая: «Пронесло галльского медведя! Как жернов с плеч! А сало дал хорошее!»

В этот раз, однако, пастухи были уверены, что гладко не обойдется. Никий, бодро шагавший рядом с Павлом, услышал от него, что сейчас на заставе сидит какой-то новый, неизвестно откуда прибывший человек, жадный, как пиявка, и неустрашимый, как хорошая пастушья собака.

— Не надо, однако, обижать собаку: нельзя сравнивать с ней такого мерзавца, — поправил себя Павел. — Проходило тут на днях стадо Луциена — Критогнат его хорошо знает, он приятель Муррия. Так эта пиявка высосала из его старшего пастуха сотню сестерций. Луциен из тех людей, что асса своего не подарит, а Каллистрат собирал себе на выкуп. Критогнату вчера вечером знакомый охотник рассказывал: Каллистрат ему жаловался, жаловался…

Шлагбаум не поднялся, как он до сих пор поднимался перед Критогнатом, и навстречу ему вышел из хижинки, притулившейся к шлагбауму сбоку, сутулый старичок, такой тощий и хилый, словно он всю жизнь ел, как овцы, одну траву. Лицо его состояло как будто из двух половинок, плохо подогнанных одна к другой: высокий выпуклый лоб, под которым прятались глазки-бусинки, был нахлобучен на крохотный острый, как у пигалицы, носик, который все время вздергивался и начинал нюхать направо и налево: нет ли где какой добычи, чтобы ее поскорее ухватить. За стариком стоял рослый парень, чем-то на него смахивавший, но только крайне глуповатого вида; все в его лице было мелко и неприметно, кроме огромного рта, который никогда не закрывался, словно парень все время хотел о чем-то спросить, но никак не мог вспомнить, о чем именно. К траве, которой питался его родственник или начальник, юнец прибавлял, по-видимому, изрядное количество более укрепляющей пищи: мускулы его обнаженных рук и ног свидетельствовали о большой физической силе.

— Стадо римского всадника Марка Муррия, всего пятьсот голов, — произнес Критогнат, протягивая сторожу документ с печатью.

Никий отметил про себя, что старший пастух не удостоил сторожа даже обычным коротким приветствием.

— Пятьсот голов! — прокаркал старик. — Да я на глаз вижу, что тут больше по крайней мере на сто… — Сборщик поперхнулся, поняв, что перехватил. — Да, да, по крайней мере на пятьдесят голов больше! Не тычь мне этот свиток! Ему такая же вера, как вот этой щепке! — Старик подбросил ногой лежавший перед ним сучок. — Будто я не знаю, что в дороге можно было прикупить хоть тысячу!

— В твоей власти пересчитать!

— И, уж конечно, пересчитаю. Авл! Племянник! Болван! Возьми палочки и на каждом десятке ставь зарубку. Шевелись!

— Погоди… почтенный магистрат! (Трудно было произнести эти слова с большей издевкой.) Вести счет будет нелегко: не пять ведь голов — пятьсот. Дай я облегчу тебе труд: протяни руки. — И Критогнат сунул руку в сумку, висевшую у него через плечо.

Глазки-бусинки злорадно сверкнули. «Догадался, галльский зубр, сообразил, что выгоднее! Постоял бы ты тут суток двое — обошлись бы они тебе дороже!» И, почти не скрывая торжества, сторож протянул Критогнату обе руки, ладонями кверху, чтобы зажать в них желанные деньги.

Критогнат вынул, однако, не кошелек, а какой-то широкогорлый флакончик, заткнутый толстой кисточкой. Быстрым и точным движением он провел крест-накрест две широкие полосы на протянутых руках и еще сбрызнул их из флакончика. Так же смазаны оказались и широченные ладони парня, автоматически повторившего жест дяди.

— Теперь, — убедительно заверил Критогнат, — работа пойдет быстро и без всяких ошибок: вы кладете руки на спины овцам, на них остаются темные отметины, и мы отгоняем их в сторону: они сосчитаны. Ни промахов, ни споров.

Сторож опешил: такого оборота он не ожидал. Придя наконец в себя, он, задыхаясь от ярости, приказал каждому пастуху стать между своей и чужой сотней (стадо всегда делилось на несколько отрядов; в каждом было чаще всего по сотне голов, и каждая сотня находилась в ведении своего пастуха). Критогнат спокойно повторил это приказание по-кельтски и повернулся к Никию:

— Ты будешь отгонять помеченных овец в сторону. Смотри не позволяй им разбегаться. Келтил тебе поможет.

Пастухи изумленно переглянулись: поручить такое ответственное дело мальчишке, никогда не ходившему и в подпасках, а в помощь ему дать щенка, который только и умеет, что гоняться за собственным хвостом! Никий был ошеломлен ничуть не меньше. «Мне же не справиться!» — с ужасом подумал он, но послушно стал на указанное место.

Между тем сторож, сыпя брань и проклятия, стал пересчитывать овец, хватаясь за их густую шерсть: небольшое темное пятно оставалось после этого прикосновения. «Один… три… пять… семь…» Последнее число пришлось в действительности на четвертую овцу, но Критогнат, внимательно следивший за сторожем, и не подумал вмешаться, хотя Никий самыми выразительными жестами убеждал его пресечь плутни старика. Голосом, походившим то на воронье карканье, то на змеиное шипение, тот продолжал выкрикивать: «Девять… одиннадцать…», и тут счет оборвался: оба, и сборщик и его племянник, вдруг стали прыгать и носиться между овцами с таким диким воем, что овцы шарахнулись в сторону, а собаки дружно залились лаем, в котором, однако, слышалось явное недоумение: что случилось, чем помочь? Пастухи окаменели от изумления. Никий схватил Келтила на руки, уговаривая щенка не бояться, хотя тот был испуган гораздо меньше своего хозяина. И только Критогнат стоял совершенно спокойно, жевал какую-то веточку и равнодушно поглядывал на овец, на пастухов и на двоих людей, которые продолжали отплясывать свой дикий танец, неистово размахивая руками.

— Правильно, — изрек он наконец тоном врача, который, внимательно обследовав больного, назначает ему лечение, — надо именно махать руками. Не вздумайте их только мыть: станет больнее.

— Проклятый галльский оборотень! — завопил сторож. — Что ты со мной сделал? У меня руки как в огне! Доберусь я до тебя, будешь меня знать!

— А меня ты уже узнал. Я только поучил тебя правильному счету.

— Племянник! Авл! Болван! Отдуй ты его хоть ногами, они ж у тебя как у слона!

— А если он их мне мазнет? Ходишь-то ведь ногами! — Авл, пораженный сделанным открытием, даже закрыл на минуту рот.