Илья Дроканов - Броня Балтики [litres]

В соответствии с Женевской конвенцией о положении военнопленных, администрация не имела права заставлять офицеров, содержавшихся в лагере, выходить на принудительные работы. Более того, по желанию офицеров в их распоряжение могли быть предоставлены денщики из числа нижних чинов, этапированных из других мест. Офицеры, попавшие в Нарвский лагерь, не имели возможности чем-то занять себя, попросту мучились от безделья, поэтому упросили администрацию построить на территории столярный цех со станками для производства деревянной мебели. С тех пор желающие работали и самостоятельно делали столы, скамьи и простенькую мебель, которую продавали в соседних деревнях и даже в самой Нарве. На заработанные деньги офицеры могли купить продукты, табак, книги и теплую одежду. Приносить в лагерь спиртное категорически запрещалось. В светлое время дня у пленных имелась возможность ходить в ближайшую деревню и искать там себе какие-нибудь разовые работы по договоренности с местными жителями-эстляндцами.

Обстановка в лагере была спокойной, однако после выхода германских войск к Риге, администрация вполне справедливо поставила перед начальством вопрос об эвакуации лагеря в глубь российской территории, чтобы исключить возможность побегов. Решено было переждать холодную зиму, а летом следующего года передислоцировать лагерь дальше на Восток. Но весна 1916 года пришлась на время разработки операции «Ахиллес», когда разведчики-балтийцы совместно с офицерами военной контрразведки пришли к выводу, что лучшего места для организации побега разведчика «Ферзя» из России в Германию найти трудно. Поэтому Нарвский лагерь получил отсрочку от переезда до того момента, когда группа пленных офицеров вместе с «Ферзем» совершит побег. После этого события появится прямой резон закрыть «проштрафившийся» лагерь.

Время от времени пленные болели или получали травмы на работе и в быту. Их не лечили на месте, а отправляли для выздоровления в Псковские лазареты. На освободившиеся места присылали новичков. Таким же образом во второй половине августа в лагерь привезли «Ферзя», вполне уверенно чувствовавшего себя под чужим именем в обличье офицера германского флота. Моряков среди пленных, содержавшихся у берега Балтийского моря, прежде не было. Поэтому появление фон Цише произвело на скучавших в плену солагерников значительное впечатление. С первого же дня его пребывания вокруг него на скамейке в курилке днем или на нарах в бараке вечером рассаживались армейские немецкие офицеры, которые просили рассказать что-нибудь о флотской службе или об океанских походах. Лейтенант фон Цише охотно общался с ними, тем более что рассказать ему было что: ведь «Ферзь» изрядное время провел в дальних морских походах. Правда, не на кайзеровском флоте, а на русском, но впечатления о жизни в море одинаковы у представителей всех морских наций.

– Герр лейтенант, а вам было страшно во время шторма? – обычно первым лез с разговорами толстомордый фенрих из ландштурма, который повздорил с ним в столовой на второе утро пребывания в лагере. Потом невежа принес извинения и всячески пытался загладить свой проступок демонстративным вниманием к бывалому моряку.

Лейтенант рассказывал о том, что во время шторма экипажу корабля приходится много трудиться, чтобы идти строго по курсу, чтобы не вышла из строя машина, чтобы волны не натворили безобразия на палубе, поэтому бояться некогда. К тому же шторм приходит не навсегда, он как налетает, так и улетает.

Люди с интересом внимали рассказчику, а ему, конечно, льстило такое отношение. Среди своих слушателей он быстро выявил офицера, носившего погоны гауптмана артиллерии, который не столько прислушивался, сколько приглядывался к морскому лейтенанту. Он не задавал дурацких вопросов, вроде того, правда ли, что «в туземных странах местные дамы ходят совершенно нагишом на людях», и не гоготал, узнав ответ. Умный холодный взгляд гауптмана прощупывал новичка и пытался понять особенности его характера.

Выполняя инструкции Стрельцова по установлению нужных контактов, усвоенные в ходе подготовки к заданию, «Ферзь» стал намеренно выделять гауптмана из числа остальных слушателей, встречаться с ним взглядом, обращаться в общем разговоре именно к нему, проявлять знаки дружелюбия и уважения. Прием сработал, в тот же день они познакомились поближе и даже перешли на «ты». В кастовой среде германского офицерства такие отношения говорили о высокой степени доверия.

После обеда гауптман, которого звали Пауль Глобке, сказал:

– Юргенс, не желаешь ли прогуляться в соседнюю деревню, к морю?

– Пойдем, Пауль, если это недалеко и мы успеем вернуться к вечернему построению. Мне бы не хотелось начинать жизнь в лагере с замечаний об опоздании.

– Не переживай, успеем. Здесь недалеко.

Через открытые ворота они вышли на узкую сельскую дорогу, которая быстро привела их к обрывистому участку берега, с которого открывался прекрасный вид на тихое в тот день Балтийское море. Постояли, любуясь панорамой, а потом пошли дальше по дороге, которая спускалась к рыбацкой деревне.

Глобке заговорил вновь:

– В том доме, – он показал рукой на ближайшее к морю потемневшее от времени одноэтажное строение, – живет старый рыбак. Вот лежит вверх дном его лодка. Но у старика болят руки, и он не может ни зашпаклевать, ни просмолить ее. Я бы взялся, но у меня нет навыков в такой работе. Может, ты поможешь? Ведь ты должен быть знаком с такими делами.

– Дело несложное, подготовить лодку к плаванию можно. Но зачем тебе это?

– Старик разрешил бы нам выйти в море. Ты, наверное, и под парусом ходить умеешь?

– Пауль, а далеко ли ты собрался на парусной лодке в море? Позагорать и на берегу можно. Гляди, какой чистый песочек под ногами…

– Юргенс, а теперь – главное, что я хочу тебе сказать. Можешь оставить шутки при себе. Ты производишь впечатление серьезного и не трусливого человека. И что, ты намерен сгнить в этом лагере? Я лично – не собираюсь. Поэтому разрабатываю план, как бежать из этой дыры в фатерлянд. Предлагаю и тебе участвовать в побеге. Если ты не согласен, можешь пойти и доложить о моем плане русским офицерам в администрации лагеря. Хотя им про меня и так известно, я думаю.

– Пауль, мне ни к чему идти к русским и доносить на своего товарища-офицера. Но и в твою авантюру ввязываться не собираюсь. Год назад мой тральщик подорвался на мине, меня полуживого подняли на русский корабль. Я долго болтался между жизнью и смертью в военном госпитале. Наконец меня «подлатали» и отправили на тихую жизнь в этот лагерь. Я по сей день помню, как меня рвало на палубе соленой водой и кровью. Теперь хочу прийти в себя, пожить спокойной жизнью. А ты предлагаешь мне на этой лодчонке снова испытывать судьбу: утопят нас русские патрульные катера сразу или для начала спасут, а потом расстреляют по законам военного времени. Нет, Пауль, на меня не рассчитывай!