Илья Дроканов - Броня Балтики [litres]

Как бы между прочим вспомнил, что почти все лето не виделся с Кристиной. В памяти воскресла печальная сцена их прощания на вокзале и горячий шепот ее губ с просьбой о встрече в Финляндии. Встретиться было бы, конечно, замечательно, ведь за минувший год они стали близки друг другу, будто всю жизнь прожили вместе. Но служебные дела настолько закрутили Стрельцова, что вырваться к любимой женщине так и не удалось. Уже возвратившись в Ревель, он получил из рук хозяйки пансионата конверт с ее письмом, в котором указывался новый адрес в Тампере и телефон в Гельсингфорсе, по которому для Кристины можно было передать сообщение. Полковник отложил письмо в сторону и взялся за служебные документы.

Он вновь погрузился в работу со сводками, донесениями, приказами, справками… За аккуратными строками служебных бумаг перед взглядом офицера живо проявлялась боевая деятельность Балтийского флота. Год 1916-й стал временем наибольшей активности наших подводных сил. Операции подводных лодок проходили систематически и по плану. В течение всей кампании они посменно крейсировали в районе Либавы и у германского побережья, пустив на дно несколько кораблей вспомогательного флота противника и коммерческих пароходов. Продолжались рейды на торговых путях между Германией и Швецией. Успехи не были грандиозными, но в этом не было и вины командования флотом или самих подводников. Пути, которыми пользовались шведские и германские торговые суда, проходили преимущественно в территориальных водах. Опасение нарушить нейтралитет Швеции, боязнь ее вмешательства в войну на почве конфликта обязывали адмиралов ограничивать свободу маневра русских крейсеров и подводных лодок.

Лишь в Рижском заливе продолжались боевые действия, но они не превышали пределы мелких столкновений. После завершения углубления Моонзундского фарватера у флота уже в июле появилась возможность провести в залив крейсер «Диана», а в августе – линкор «Цесаревич» и крейсер «Баян». В Ирбенском проливе шла борьба за сохранение минных полей. Германские тральщики вели траление фарватера под прикрытием укреплений, возведенных на Курляндском побережье. Русские заградительные корабли и миноносцы отгоняли их прочь и упорно восстанавливали наши позиции.

Стрельцов по агентурным донесениям и сводкам радиоперехвата определил, что противник располагает сведениями о летней подготовке русской десантной операции в Рижском заливе. В результате проявившегося беспокойства германского командования относительно наших боевых приготовлений деятельность флота противника к концу сезона оживилась. Его подводные лодки появились по восточную сторону Центральной позиции Ревель-Поркаллауд, к чему следовало отнестись как к событию чрезвычайной важности. Пришла пора беспокоиться и нам. Этот тыловой район до сих пор считался недосягаемым для неприятельских лодок. Теперь приходилось думать об угрозе плаванию судов в «домашней» зоне между Ревелем, Гельсингфорсом и Кронштадтом.

По состоянию на вторую половину августа данные разведки свидетельствовали о сосредоточении неприятельских сил для новой операции в Ирбенском проливе. Немцы активизировали траление подходов к Ирбену под прикрытием крейсеров. А три германских лодки пробрались в Рижский залив, неоднократно пытаясь атаковать наши корабли. Стрельцов доложил в штаб, что не исключает повторения прошлогодней операции немцев по прорыву в Рижский залив. Из Гельсингфорса по всему флоту разлетелись телеграммы с приказом готовиться к бою с кораблями противника. Разведчики в свою очередь отдали команду об усилении деятельности агентуры, постов радиоперехвата и специально подготовленных пилотов морской авиации.

Кабинетную работу Ильи Ивановича прервал его помощник – лейтенант Тихонов, который вернулся из оперативной командировки. Десять дней он наблюдал за внедрением «Ферзя» в лагерь для пленных офицеров противника, тщательно анализировал поведение разведчика и то, как восприняли появление новичка старожилы лагеря. Все это время Тихонов находился в постоянном контакте с офицерами военной контрразведки, которые под прикрытием должностей в лагерной администрации работали среди военнопленных. Все-таки этот лагерь теперь находится не очень далеко от фронта. Контрразведчики занимались выявлением скрытных враждебных действий, собирали информацию о настроениях и намерениях пленных офицеров, вербовали среди них осведомителей.

Владимир Константинович за время работы со Стрельцовым немало поездил по местам содержания военнопленных, где его первой задачей было выявление лиц, представляющих интерес для агентурной разведки Балтийского флота. Летняя и осенняя кампании 1914 года принесли неожиданный для командования противоборствующих сторон результат. Такого огромного количества военнопленных, которое появилось после первых же сражений, Европа, воевавшая столетиями, еще не видела. Счет велся на десятки и сотни тысяч человек. Отношение к людям во вражеской военной форме, вынужденным сдаться на милость победителя, не было враждебным ни в России, ни в других воюющих странах. Но у армейского командования и тыловых властей появилась тяжелая забота: требовалось создать охраняемые места, где можно было бы разместить и обеспечить необходимые жизненные потребности чужих солдат и офицеров на своей земле. Лишь с начала 1915-го в и последующие два года их эшелонами стали отправлять за Волгу и за Урал, размещая в городах и селах, названия которых приходили на память в связи со ссылкой дворян-декабристов, мятежных поляков и доморощенных революционеров. А в начале войны зоны размещения пленных немцев, австрийцев, мадьяр и чехов со словаками появлялись и в больших зданиях, например бывших казармах, в городах вроде Липецка или Пскова, и в крупных деревнях за Днепром или Западной Двиной. В сельской местности военнопленных устраивали в пустовавших помещичьих усадьбах, в деревянных строениях, построенных для нужд сельхозпроизводителей, а то и без лишних хлопот в больших крестьянских избах, хозяева которых уступали свои жилища, получая деньги за их сдачу внаем.

Лагерь, куда Стрельцов и Тихонов решили поместить «Ферзя», заметно отличался от других мест содержания военнопленных. Он возник на эстляндском побережье Балтийского моря неподалеку от города Нарвы осенью 1914 года, когда это место, находившееся рядом с границей Петербургской губернии, считалось глубоким тылом, куда никогда не придут войска противника. Ни железных, ни шоссейных дорог в ближайшей округе не было. Рядом с небольшой рыбацкой деревней местные власти обнесли дощатым забором ровное и просторное место, где построили шесть длинных бараков с нарами и печным отоплением. Рядом возвели кухню, бревенчатую русскую баню, вмещавшую полсотни человек одновременно, какое-то подобие офицерского собрания, где можно было написать письмо домой, имелась небольшая подборка книг и старых газет на немецком языке, а также трофейный аккордеон для музицирования. Прямо у ворот находился широкий пыльный плац, где совершались ежедневные построения, и двухэтажная постройка для администрации лагеря и солдат охраны. В момент строительства лагерь считался лучшим местом для содержания пленных, и командование Северо-Западного фронта решило использовать его для размещения офицеров германской и австро-венгерской армий. Проштрафившихся на каких-то неблаговидных поступках пленных не наказывали в лагере, а отправляли в другие места с более строгим содержанием или неблагоприятным климатом. Офицеров пугал холодный русский Север, и высылка туда считалась страшным наказанием, почти верной гибелью.