Аркадий Чудновский - Все начиналось с детства

В 1939—1940 годах я учился в пятом классе 122—й

школы. Школьные будни однообразны. Они не дают простора

фантазиям. Утром, после завтрака, мама клала мне в ранец

еду, чтобы в школе перекусить. Выходя из дому, съедал

самое вкусное, например, котлетку, а остальное выбрасывал.

Не любил, как другие дети приносить еду в школу. В пятомклассе

мне дали новую кличку — «Чудо—юдо».

На переменах мы, иногда, бегали в лабиринтах

фундамента строящегося возле школы здания. Самым

интересным школьным развлечением был «бой

кавалеристов». Мы учились во второй смене. В это время

на четвёртом этаже занятий не было. На большой перемене

оба пятых класса собирались в разных концах коридора

четвёртого этажа. Коридор был довольно широкий и длинный.

Половина каждого класса — «всадники» (кто поменьше и

полегче) усаживалась на спины второй половины класса

— на «лошадей». По команде, с криками «ура», эти два

отряда «кавалеристов» мчались навстречу друг другу, чтобы

встретиться в «смертельном бою». «Всадники», вцепившись

друг в друга, пытались повалить противников — сбросить с

«коней». Образовывалась «куча мала».

Однажды во время «боя» на четвёртый этаж поднялась

директор школы — Розалия Борисовна. «Бой» замер… Розалия

Борисовна никогда не повышала голос на учеников, но мы её

боялись. Если во время перемены она выходила из кабинета,

то в коридоре наступала тишина. Но Розалия Борисовна была

всегда справедливой. За это все ученики её уважали.

В 1940 — 1941 г. г. я учился в шестом классе. У нас была

уникальная преподавательница физики, Ревекка Наумовна.

Она хромала. Одна её нога была короче другой. На уроках

Ревекки Наумовны была такая тишина, что было слышно, как

«мухи летают». Голос на учеников она никогда не повышала.

Однажды, я на секунду повернул голову назад и услышал

ровный голос: «Чудновский, двойка…». За что, — подумал я? Как—

то, у доски отвечал второгодник. Ему нужно было

схематически нарисовать на доске устройство барометра. Он

нарисовал квадрат и замолк… Тогда учительница попросила

его рассказать, что такое барометр. И он произнёс: «Барометр

— это атмосферное давление в коробочке». Ревекка Наумовна

не удержалась и рассмеялась. Вместе с ней смеялся и весь

класс — как же не воспользоваться случаем повеселиться.

Французский язык нам преподавала прелестная старушка

Мария Паскаловна, эмигрантка из Франции. Она была

коммунисткой. Мы изрядно «портили ей кровь». В классе

было шумно, ей трудно было работать. Иногда она просто

уходила с урока.

За это мы получали от директора школы «по мозгам».

Потом её забрали обратно во Францию, когда там изменилась

обстановка.

И все же истина заключается в том, что учителя лишь

открывают дверь в жизнь — входишь ты сам.

В шестом классе уже никто, никого не дразнил, а

обращаясь у друг другу, укорачивали фамилии. Я был «Чудик».

Шурика Айхенвальда называли «Айхен» и тому подобное.

Летом 1940 года школа организовала летний лагерь. Я

попал в первую смену (20 дней). Папа просил оставить меня

в лагере и на вторую смену, но Розалия Борисовна отказала

из—за моего поведения. Самой безобидной проделкой была

война подушками перед сном. К счастью, ни одна подушка

не порвалась.

Папа сумел устроить меня в детский санаторий в__Лузановке

(в будущем — «Украинский Артек», а потом

«Молодая Гвардия»). Там я вел себя тихо — иначе папа

пообещал «оторвать» мне уши. Когда родители приезжали

навестить своё чадо, им советовали поискать меня в парке,

на каком—нибудь дереве. Я ходил исцарапанным, особенно

пострадало «пузо». Взрослым я сохранил это умение хорошо

лазить по деревьям, особенно если на них были фрукты или

кедровые шишки (но об этом далее).

Помню, у папы на работе мне подарили пачку ненужных

книжечек членов профсоюза. Когда дети во дворе увидели их,

они стали выпрашивать книжечки. Решил устроить лотерею.

Набросал в шапку маленькие кусочки бумаги, а на некоторых

из них написал слово «книжка». Билет на такую лотерею

стоил три или пять копеек. Дети бегали домой, выпрашивали

мелочь у родителей.

В разгар моего «бизнеса» вернулся домой папа. Он

немедленно, на радость детворы, выбросил из моих

карманов на землю всю мелочь. И в четвёртый раз жизни, в

воспитательных целях, отшлёпал меня, но дома. Он не допускал

мысли о возможности частного предпринимательства в

век «золотого» социализма. Возможно он «убил» во мне

будущего коммерсанта.

Но был у меня ещё один, тайный «бизнес». Я случайно

разбил термометр. Ртуть с пола собрал бумажкой и вылил

в коробочку. (Тогда не знал, что ртуть очень вредна). В

коробочке оказались две медные монеты —три и две копейки.__

От соприкосновения с ртутью они побелели. И тут у меня

возникла «блестящая» мысль. Я натёр ртутью трёхкопеечную

монету. Она стала похожа (в темноте) на двадцатикопеечную.

Вечером, я пошёл и купил семечки у бабушки, торговавшей

ими возле своего дома. Получил за монету собственного

производства два стакана семечек. С тех пор у меня в кармане

всегда были семечки. Я охотно угощал ими детей.

Термометры в аптеке стоили копейки, а ртути одного

термометра хватало на несколько монет. Семечки покупал у

разных бабушек и чувствовал себя Робин Гудом «грабившим»

«богатых» старушек и раздававшим «награбленное» «бедным»

детям. К счастью, узнав об опасности игры с ртутью, перестал

заниматься этим «бизнесом». Сам, признаться, не любил

семечки, да и «грабить» старушек мне надоело… И все же

это был некрасивый поступок… Больше никогда, никого я не

обманывал.

…В пятый и последний раз в жизни, папа наказал меня