Валентин Лавров - Катастрофа. Бунин. Роковые годы

Писал эти строки, конечно, сам Милюков, для которого у покойного всегда находились самые бранные выражения. Вся публикация заняла немного места. И вообще, смерть большевистского вождя прошла на удивление незаметно, тихо.

Бунин на это событие вовсе не отозвался записью в своем дневнике, а Вера Николаевна отметила: «Смерть Ленина не вызвала ни большого впечатления, ни надежд, хотя, по слухам, у „них“ начинается развал. Телеграмма, что на похоронах Ленина 6000 человек отморозило себе руки и ноги. Сколько же народу согнали они?»

Больше занимал вопрос: кто станет преемником Ленина?

Обратила на себя внимание «клятвенная» речь Сталина, произнесенная 26 января на II Всесоюзном съезде Советов:

«Товарищи! Мы, коммунисты, — люди особого склада. Мы скроены из особого материала. Мы — те, которые составляют армию великого пролетарского стратега, армию товарища Ленина. Нет ничего выше, как честь принадлежать к этой армии. Нет ничего выше, как звание члена партии, основателем и руководителем которой является товарищ Ленин. Не всякому дано быть членом такой партии. Не всякому дано выдержать невзгоды и бури, связанные с членством в такой партии. Сыны рабочего класса, сыны нужды и борьбы, сыны лишений и героических усилий — вот кто прежде всего должен быть членом такой партии».

В этих словах уже ясно звучит ритуальное почитание покойника. Таким оно пребудет десятилетия, даже после того, как Никита Хрущев прикажет предать анафеме и Сталина, и дело его, хотя сам будет старательным участником самых дурных преступлений, в которых обвинит Иосифа Виссарионовича.

Русская эмиграция удивленно пожмет плечами, когда преемником Ленина станут не его ближайшие сотрудники — евреи Каменев, Троцкий, Зиновьев, а грузин Сталин.

Говорят: выбор был плохим.

Ну а если бы жребий пал на Троцкого? Того самого, который издевательски приказывал голодным и разутым людям: «Работу начинайте и оканчивайте, где возможно, под звуки социалистических гимнов и песен, ибо ваша работа — не рабский труд, а высокое служение социалистическому отечеству!» Ковал трудовой энтузиазм всеми средствами, кроме экономических.

Этот вождь с впалой грудью и жидкими ножками, никогда не утомлявшийся от кровавых пиров, шумевших по его приказу по всей Руси, и на своем месте стал исчадием ада.

Власть еще большая лишь безмерно развязала бы его руки и его лютую злобу к России и к русскому народу.

Благо России никогда не входило в планы ни Троцкого, ни Зиновьева, ни Бухарина, никого из им подобных.

И еще любопытная деталь.

«Завещание» Ленина, с которым келейно, под страшным секретом, знакомились делегаты XIII съезда партии и которое было более полувека сокрыто от советских людей, в эмигрантской печати появилось еще в июле того же двадцать четвертого года. В «Последних новостях», которые читал Бунин, «завещание» было опубликовано в № 1306 за 29 июля.

Никакого впечатления оно не произвело ни на Бунина, ни на его окружение. Что из того, что Ленин назвал Сталина «недалеким, склочником» и якобы советовал «ни в коем случае не выбирать генсеком ЦК партии»?

— Это внутренние дела большевиков. Милости ждать ни от кого из них не приходится, — махнул рукой Иван Алексеевич. — К тому же завещание записано рукой Крупской, дамой склочной и базедовой. Дескать, со слов Ленина. Задним числом можно что угодно сочинить.

Месяц спустя русские впервые прочитали в «Последних новостях» о некоем Хитлере (именно такого написания придерживались газеты):

«Мюнхен. 26 февраля. Сегодня в 8 часов 55 минут утра начался слушанием дела процесс Хитлера, Людендорфа и других участников путча. Заседания суда проходят в здании военного училища… На вопросы председателя Хитлер отвечает очень любезно:

— Обвиняемые все добрые патриоты и не позволят себе выйти за пределы допустимого.

По этой, видимо, причине суд открытый. Речь вождя национал-социалистов продолжалась три с половиной часа…»

Зал с напряженным вниманием слушал этого человека. Что-то магически притягивало в нем: властные голубые глаза, тщательно взвешенная речь, четкая жестикуляция, сдержанные манеры, ясность мысли и убежденность в собственной правоте.

— Как я оказался в Вене? Это случилось после смерти моей матушки в 1909 году. Отец Алоиз умер еще прежде. Я чувствовал призвание быть художником! Но ограниченные педагоги Венской академии искусств хотя и признали во мне способности рисовальщика, но моя независимая манера творить и держаться напугала их, и мне было отказано в приеме.

— И как долго вы пробыли в Вене? — спросил председательствующий.

— До 1913 года. Я с содроганием вспоминаю то время. Чтобы не умереть с голоду, мне пришлось на вокзале подносить чемоданы, работал дворником — очищал улицы от снега, выбивал ковры… Но я не сдался: не пил, не курил, избегал дурных знакомств. Из нравственных побуждений не ел и не ем мяса.

— У вас, понимаю, было много свободного времени. Как вы его использовали?

— Часами я сидел в публичных библиотеках, восторгался «Фаустом» Гёте, «Вильгельмом Теллем» Шиллера, «Божественной комедией» Данте. Посещал филармонические концерты, слушал оперы великого Вагнера — если были деньги на билеты. И тогда же я стал антисемитом. Я заболевал лишь от одного еврейского лицемерия, от бесконечного стремления нажиться за счет другого. Когда началась мировая война, я упал на колени и благодарил небеса. Сам король Баварии Людвиг III дал мне разрешение служить в славном баварском полку. Это чудо, что я жив…

Сослуживцы подтвердили:

— Хитлер исключительно храбрый воин, награжден двумя Железными крестами.

Газеты отмечали: «Тридцатилетний капрал сделал выбор — он стал политиком. В 1919 году Хитлер поступил в национально-социалистическую партию. И уже на следующий год стал ее вождем. Цель партии — освободить Германию от евреев, демократов, социалистов, пацифистов, интернационалистов и прочих вредных элементов. Это необходимое условие спасения Германии».

Людендорф — бывший генерал-квартирмейстер армии, любимец народа и кайзера. Именно его Гитлер назначил руководителем немецкой национальной армии во время известного «пивного путча» в Мюнхене 18 ноября 1923 года.

Гитлер был приговорен к пяти годам заключения за «измену родине», Людендорфа суд оправдал.

Оказавшись в камере ландсбергской тюрьмы, Гитлер время попусту не терял. Он обложил себя трудами Шпенглера, Шопенгауэра и, конечно, Ницше. Узник диктовал своему сподвижнику и другу Гессу страницы будущей книги — «Четыре с половиной года борьбы против лжи, глупости и трусости». Гесс специально прикатил из Австрии в Баварию — исполнять секретарские обязанности в тюрьме, а также морально поддерживать мученика и национального героя. Гитлер назовет книгу «Майн кампф» — «Моя борьба». Книга увидит свет 18 июля 1925 года. Тираж 25 тысяч экземпляров немцы ураганом сметут с прилавков — успех ошеломляющий!