Владимир Лебедев - Из родной старины [Исторические рассказы. Совр. Орф.]

— Тише, вы! — закричал он, и освещенные лучиной бороды, красные лица, кафтаны, ножи остановились и отодвинулись. — Нешто я, ребята, без вашего согласия пустить хотел? Знамо, круг бы собрал. Подождите до завтрева; там покалякаем, пораздумаем. Вино-то осталось, что ль? Идем, выпьем еще, ребята!

— Чего уши развесили? — дерзко перебил его есаул. — Ишь дураков нашел, верь ему! Ночью-то выпустить их, да и сам еще удерет в обитель-то! Шалишь!..

Разбойники загалдели опять. Но Голован, побледнев от ярости, бросился на есаула. Раздался удар ковшом, и с окровавленным лицом есаул грохнул на пол… Все шарахнулись в сторону от бешеного крика атамана.

— Вон!.. До завтрева, — сказал ведь!..

Изба мигом опустела… Андрей утер пот с бледного лица и сказал насмешливо:

— Улетели воронье! Много таких-то!.. Слушай, боярин, это я так только для отводу сказал про завтра-то. А надо вам сегодня удирать… Выведу я тебе «Серого» твоего, как энти-то оболтусы перепьются да сон их сморит. Дорогу-то вот запомни… Сверни по шляху налево, а потом…

И он начал подробно объяснять князю, где ехать. Аннушка тем временем, крестясь, всхлипывая и смеясь в одно время, собиралась в дорогу.

— Эх, боярин, — прерывая сам себя, воскликнул Голован, — и жалко же мне сестренку-то! Хошь с ней порой душу отведешь… А теперь и вовсе запью да забуйствую!..

— Уйди ты, Андрей, из лесу, покайся, — заговорил мягко и убедительно князь.

Но разбойник резко тряхнул головой.

— Полно пустое болтать! Одна Головану дорожка — лес темный, одни товарищи — душегубцы. А вот что, князь… Провожу-ка я вас до опушки, чтобы с пути не сбились. А там уже и село недалеко…

По редевшему чем ближе к опушке лесу медленно в лучах занимающейся зари двигались трое путников. Аннушка и князь были на конях, а Голован ловко и быстро шагал по глубокому снегу в своих широких лаптях. Его грубое лицо было непривычно оживлено, и изредка на его губах появлялась какая-то неумелая, но добрая улыбка. Князь сиял от радости и ласково разговаривал со спутниками, вдыхая с наслаждением свежий воздух широкою грудью. Лицо красавицы Аннушки то светилось надеждой и счастьем, то омрачалось страхом за будущее. Ее глаза печальным взглядом следили за братом и словно хотели прочесть на этом обветренном, загрубелом лице то, что ожидало дикого разбойника Брынских лесов. «Серый» пофыркивал, похрапывал, бодро справляясь с сугробами. Мороз крепчал.

— Не горюй, сестра! — бодро говорил Голован. — Я еще на своем веку погуляю. Может, еще и свидимся!

— Ты, чай, к ней в обитель заглянешь, — шутил развеселившийся князь. — Только уж не грабь там…

— И в жизни со мной того не было, боярин, — заговорил серьезно разбойник, — чтобы я святую обитель али инока изобидел. Попадались тоже часто, а всегда отпускал. В чем-чем, а в этом — чист!..

Князь тоже перестал улыбаться.

— Есть у меня, Андрей, матушка, дряхлая старушка. Есть жена молодая, княгиня Настасья. Есть и сынишка малый… Всем-всем закажу за раба Божия Андрея молиться. И детская молитва дойдет к престолу Божьему…

Голован молча вздохнул. Лес кончился.

На большой поляне, белевшей от снега, виднелось село. Издали заметно было оживление… Вдруг с колокольни медленно и гулко раздался рождественский благовест. Словно незримые мягкие волны, оживляя душу, волнуя сердце, уплывали эти торжественные звуки в голубое небо.

Наши трое путников крестились со слезами на глазах.

— Ну, прощай, сестренка! — буркнул Андрей и, быстро отвернувшись, зашагал в лес. Но через минуту он вернулся, подошел к князю и дрожащим голосом проговорил:

— Соблюди ее, боярин!

И два человека, князь и разбойник, первый и последний, братски обнялись в это яркое утро при торжественном звоне колоколов, славящих Рождество Христово.

Много судачили на Москве Белокаменной о том, как молодой князь Петр Тимофеевич Трубецкой был спасен от душегубца Андрюшки Голована какой-то брынской красавицей. Шептались об этом и наверху у царицы, и по боярским сенным да девичьим. Злы люди да изветливы! Чего-чего не наплели московские сумы переметные, досужие теремные кумушки. Но добра и разумна была княгиня Настасья Трубецкая. Ласково и радушно приняла она бедную, обездоленную Аннушку; сама с ней к строгой игуменье женской обители ездила, — помнила княгиня, кто ей мужа, дитяти — отца сохранил. И часто-часто с грешной земли возносились к престолу Божьему горячие молитвы двух взволнованных женских душ. «Настави, Господи, грешника Андрея на правый путь!» — молилась молодая инокиня в бедной келье обители. За того же Андрея молилась перед богатым киотом с усаженными драгоценными камнями иконами другая женщина — княгиня…

Желтоводский Макарьевский монастырь — в 100 верстах от Нижнего Новгорода — основан преподобным Макарием в первой половин XI века. Преп. Макарий на берегу Волги, близ озера «Желтые воды», поставил себе келью, просвещал мордву, черемис и чуваш, которых и крестил в этом озере, называвшемся Святым; ныне оно слилось с водами Волги, но до начала прошлого столетия находилось еще против самых врать монастыри. В. Кн. Василий Темный посещал пр. Макария и помог ему основать монастырь с храмом во имя св. Троицы. При нашествии татар (1349 г.) Троицкий монастырь был разграблен и сожжен. Пр. Макарий был уведен в плен в Казань, но вскоре отпущен на родину, где и умер (1454 г.). Обитель была в запустении; возобновил ее в 1620 г. инок Тетюшского Казанского монастыря Авраамий, чему способствовали соседние жители с. Лыскова, нарубив ему лесу для постройки и собрав 160 р., что по тому времени составляло значительную сумму. Монастырь пользовался вкладами; царь Михаил Феодорович пожаловал ему грамоту о сборе пошлинных денег с торговых людей, приезжающих на праздник чудотворца Макария, и о владении волжским перевозом безоброчно на церковное строение. В 1646 г. боярин Никита Романов и кн. Анастасия Лыкова, по завещанию мужа, пожертвовали вотчину с. Керженец, со всеми деревнями, по реке Керженце. Постройка стен (монастырской ограды) начата в 1662 г. при игумене Исаии и окончена в 1667 г. при архимандрите Пахомии. Через 10 лет ограда была поправлена, потому что в 1671 г. «приступили к тому Макарьевскому монастырю воры и изменники казачишки с Лысковцы и Лысковской и иных многих волостей со многими людьми нощию к деревянной рубленной стене огненным великим провалы и пушечным боем, а с иных стран и от каменных стен, и врата монастырские зажигали и из орудия по ним стреляли»; но стена была не в конец разрушена. Монахи, видя лютое свирепство осаждающих, решились малолюдства ради «обороняться камнями и стрелять из пушек и мушкетов; тогда многие из осаждающих легли на месте, остальные бежали» («Исторический Вестник», 1887 г., № 6).