Мик Зандис - Ливонская ловушка [litres]

На этот раз Марта уже не ограничилась толчком. Струя холодной воды мгновенно вырвала из новой сладкой дремы, а голос Марты зазвучал над ухом устрашающим набатом, последний из которых раздавался не в столь уж отдаленное время и гласил о том, что в город пытается прорваться орда неугомонных язычников.

– Эй, ты, пьянчуга! Думаешь, Магнус обрадуется, если придет в лавку раньше тебя, да еще в такой день!

Скинув одеяло, Клаус испуганно вскочил. Неужели он проспал и первые покупатели уже стучатся в запертую дверь? Случись такое, Магнус его просто убьет. И будет прав. После возвращения епископа Альберта город словно встряхнулся от зимней спячки. Купцы привезли новые товары, пышными празднествами по округе прокатываются свадьбы, только успевай поворачиваться! Замешкайся в неподходящий момент – и на замену тотчас найдется десяток других подмастерьев, только и ждущих, чтобы Клаус оступился на ровном месте. И как он мог пропустить звон колокола, отбивающий заутреню? А ведь сегодня одним из первых должен прийти монах Карл за мясом для самого епископа!

С трудом попав в рукава холщовой рубахи, Клаус чертыхнулся, хлебнул подкисшего напитка из кувшина, схватил с плиты горячий блин, запихнул его в рот, выскочил на улицу и с облегчением увидел, что город еще пуст, в доме мукомола напротив даже не распахнуты ставни, а у дверей соседнего дома с мясной лавкой и холодным хранилищем на заднем дворе не видно ни одного человека. В сочетании с ярким солнечным светом это выглядело более чем странно, но это если не вспомнить, что только недавно завершилось летнее солнцестояние и солнце почти не прячется за горизонт. Застыв в раздумье, Клаус дожевал блин и хотел было вернуться в дом, но подумал, что солнце могло разбудить не его одного, и славно будет, если Магнус нагрянет в лавку и застанет своего старшего подмастерья за работой.

Он нащупал на груди большой амбарный ключ, подвешенный на кожаной тесемке рядом с нательным крестом, отпер большую скрипучую дверь, ведущую в первый склад, и, привычно принюхиваясь, протиснулся сквозь ряды бочек с прошлогодней солониной. Одна из них, ближайшая к дверям, начинала подванивать, что и неудивительно, если учесть, что она простояла без малого два года, и ее стоило давно промыть, переложить свежими травами и распродать быстро по сходной цене в базарный день за городскими стенами, а еще лучше всучить неразборчивым мореплавателям. Все равно в море только что съеденное имеет свойство поразительным образом моментально вылетать наружу, на корм рыбам, это он сам проверил при долгом плавании из Бремена!

Задняя дверь склада вела во внутренний двор. В тесном загоне похрюкивали свиньи, и Клаус привычным взглядом выхватил одну из них для сегодняшней разделки, которую собирался поручить двум ученикам. Они вот-вот войдут за ним следом, уж Марта об этом позаботится. Накануне вечером он с ними заколол охромевшего бычка.

Освежеванную тушу он разрубил на четыре части. После Великого поста горожане раскупали мясо мгновенно, словно в надежде вернуть телам утерянную за период долгого четырехмесячного воздержания силу. Но позволить себе свежую телятину мог не каждый. Одну часть туши сразу забрал хозяин самой большой в городе харчевни, вторая ушла в замок магистра, а две оставшиеся подвесили на крюки в центре скотобойни с единственным крохотным окном и каменным полом, в центре которого был устроен желоб для стока крови. Заняться разделкой телятины он сейчас собирался сам, но, едва взялся за ручку двери, ощутил смутное беспокойство.

Что-то было не так. Одна из петель тяжелой двери слегка перекосилась, что и было основным поводом для затянувшегося накануне обсуждения предстоящей починки с Манфредом. Чтобы закрыть дверь, ее надо было приподнять и сильно надавить плечом на правую верхнюю часть, что удавалось не каждому. Клаус отчетливо помнил, что вчера перед уходом четко вогнал дверь в проем. Но сейчас край двери наполовину выпирал наружу. При том, что второй ключ от наружной двери был только у хозяина, и замок был заперт надлежащим образом. Посторонний пробраться сюда не мог. А что, если сам Магнус прошел сюда раньше заспавшегося подмастерья и теперь поджидает его? В последнее время, особенно после смерти жены, хозяин ходил сам не свой, ожидать от него можно было всякого.

Распахнув дверь, Клаус быстро окинул взглядом помещение и облегченно вздохнул. Внутри сумрачного помещения никого не было, части бычьей туши висели на месте. Чтобы окончательно избавиться от еще гнетущего сомнения, он подошел к окну, отодвинул задвижку, впуская в помещение больше света. Можно было возвращаться. Какие только глупости не придут в гудящую от вчерашней попойки голову! Он взялся за дверной косяк и внезапно замер. Если вчера перед его уходом на крюках висели две части бычьей туши, откуда сегодня взялась третья?

Он медленно повернулся, еще раз посмотрел на свисающую с крюка тушу с разрезанной посередине грудной клеткой, потом поднял глаза выше, встретил навсегда застывший взгляд собственного хозяина, и лишь тогда начал понимать, что с этого момента жизнь его изменилась навеки.

Когда Вальтер вернулся в комнату под крышей, Иво крепко спал. Вальтер аккуратно поставил в углу комнатки инструменты и лег на бугристый, с проступающими из прохудившихся мест соломинками тюфяк. Несмотря на усталость, сон, как нередко бывало после игры на гитерне, не шел, и миннезингер не без зависти поглядывал на безмятежно посапывающего на кровати Иво. Как такое было возможно? Убить ни в чем не повинного человека и после этого спать спокойным сном, словно ничего не случилось?

Внезапно он вспомнил собственный рассказ об осажденной крепости, в которой по утрам находили зарезанных ночью людей, и его передернуло. Да нет, конечно, такого не может быть. Уго не давал им такого задания. И сам Иво был уверен, что обороняется от угрожающего ему ножом толстяка. Для него это стало недоразумением из-за незнания чужого языка, не более того. Может быть, девственно чистая душа варвара сродни душе ребенка, не ведающего, что творит? И тогда прав Альберт и вся католическая церковь, призывая к спасению заблудших душ язычников. С другой стороны, Священное Писание гласит «не убий». Но та же церковь раздает индульгенции тем, кто убивает, не задумываясь, да еще делает это именем Бога!

Во всем этом было что-то неправильное. Здесь, в привычном городском смраде, проникающем в маленькое окно, в смраде, от которого он успел отвыкнуть в селениях ливов, чистота воздуха и даже тел в сознании невольно перекликалась с чистотой душ, которые он никогда не видел, но о которых вещали священники и их паства с уверенностью, как о покупке горшка меда на городском рынке. И что должен делать он, христианин по крещению, вступив в сделку с непредсказуемыми во всех их деяниях язычниками? Так и порхать по свету листком, сорванным порывом ветра с дерева, в ожидании, к кому в очередной раз прилепит его судьба? Или сделать наконец свой выбор, жениться и осесть на месте. Если бы женой стала такая женщина, как Зара… На его музыку, сказала она, стечется вся Рига. Они могли бы построить себе новый дом, где-то подальше отсюда, где не так воняет этими чертовыми испражнениями горожан! Разве это не лучше, чем позволить Иво и дальше убивать мирных жителей, чтобы потом жениться на красавице из Мергеры, завести детей и свой дом и доживать век, вылавливая рыбу или ухаживая за скотом в ливской деревне? Или все-таки он должен исполнить свой долг – долг? – христианина и сообщить городской страже о пробравшемся в их город лазутчике и убийце? И что ждет жителей Риги, Зару в их числе, когда армада куршей при поддержке ливов и других племен заполонит город?