Владимир Щербак - Продам свой череп

После эвакуации американских войск Американский Красный крест решил собрать всех колонистов в одно место - на Русский Остров - главным образом по экономическим соображениям. Содержание 800 детей требовало больших средств, АКК начинал тяготиться этой ношей и всё больше задумывался об эвакуации детской колонии из Владивостока.

Переезд на Русский девочек и малышей состоялся весной. Это было грандиозное событие для обеих частей колонии. Для того, чтобы перевезти на остров около четырёхсот человек, пришлось мобилизовать весь маломерный флот Владивостокского порта; через бухту Золотой Рог в обоих направлениях сновали, кроме рейдового катера, частные шлюпки и яхты, а также китайские шампуньки.

Юные островитяне встречали девчат цветами, особенно пышные букеты вручались любимым или, как их ещё называли, «залёткам». Лене досталось сразу четыре букета, она растрогалась и перецеловала всю свою «древнюю Грецию». Малышей одаривали самодельными игрушками, в основном, поделками из ракушек, засушенных морских звёзд и маленьких крабиков. Потом был устроен шикарный обед; блюда были в основном из морепродуктов, искусно приготовленных двумя китайскими поварами и старым моряком Санычем.

Для того, чтобы расселить на острове вторую часть колонии, пришлось привести в порядок - относительный, конечно, - ещё несколько казарм. Одноэтажные, грязно-красного цвета здания производили тоскливое впечатление. Это были длинные, унылые, очень холодные помещения с некрашеными голыми стенами и неровными каменными полами. Вдоль помещения стояли в несколько рядов только чёрные железные кровати, покрытые американскими солдатскими одеялами с вытканной надписью в ногах «foots», другой мебели не было. От стен и пола веяло холодом. К счастью, имелся водопровод. Оживляло и скрашивало суровое солдатское жильё только весеннее солнце, лучи которого щедро проникали через незашторенные большие окна казармы.

Воспитатели поселились отдельно. Кухня, комната для занятий и госпиталь находились в других зданиях. Столовая была расположена в доме, где жили маленькие. Это была просторная, уютная комната с длинными дощатыми столами и скамьями. Повара готовили хорошо и вкусно. Колонисты особенно любили блюдо из фасоли и тушёного мяса. Часто на завтрак и ужин подавали солёную кету с вареной картошкой - традиционное приморское блюдо.

На острове соблюдался строгий, почти армейский режим: в 8 часов утра подъём по звонку, гимнастика, туалет, завтрак, (летом - купание в море), занятия в школе, обед, приготовление уроков, свободное время, в 10 часов вечера отбой.

Учились дети, конечно, через пень-колоду, по их собственному признанию. Школы и училища были далеко, во Владивостоке. Если со Второй Речки, даже когда не ходили поезда, пешком (девять вёрст!) можно было всё-таки добраться до гимназии или училища, то с Русского острова в буран или в ледостав никак невозможно попасть в город. Поэтому для получения свидетельства о переходе в следующий класс им предстояло сдавать экзамен в порядке экстерната. О подготовке к экзаменам позаботились уполномоченные АКК и воспитатели. Они организовали классы, где вели занятия специалисты-предметники.

Островная школа размещалась на самом верхнем ярусе сопки. Она стала филиалом Владивостокской начальной общеобразовательной школы. Здесь стали учиться младшие колонисты. Девочки постарше, гимназистки, продолжали ездить на занятия в город, в Коричневую гимназию.

Столовая находилась в отдельном доме внизу, почти у моря. В столовой по вечерам, как в клубе, устраивали показ кинофильмов и танцы. Там же висело объявление, написанное большими жирными буквами: «Даю уроки английского языка». А внизу мелкими буквами: «Для русских детей бесплатно». Ребята смеялись: для кого же тогда платно?

Колонисты понимали, что должны обязательно сдать испытания и поэтому готовились старательно. Наконец наступили экзамены. В состав экзаменационной комиссии входили педагоги из города. Все очень волновались - учителя за учеников - и наоборот.

Прошли последние экзамены. Старшие колонисты сдали их успешно. Иначе обстояло дело с младшими школьниками. Их не перевели в следующий класс, так как занятия велись нерегулярно: воспитателей не хватало. Многие старшие девочки помогали им, обмывали, обстирывали малышей, делились своей одеждой, перешивая её.

Свободное время колонисты проводили главным образом на берегу моря. Пляжи и дно моря были покрыты довольно крупной галькой. Ребята постоянно состязались в «выпечке блинов», даже провели как-то чемпионат. Набегавшие волны выбрасывали на берег морские звёзды различной формы и расцветок, медуз, трепангов. Японское море поражало богатством своей фауны. Некоторые собирали коллекции. Под камнями на берегу жило много крабов, их собирали в вёдра - это был не просто приварок - пища богов!

Между тем положение в городе оставалось сложным, непонятным - всё время какие-то мятежи, перевороты, недовороты. Они были непредсказуемы, как и циклоны, которые тоже часто налетали на Владивосток. Даже взрослые люди ничего не могли понять, не говоря уже о детях. Наиболее агрессивно вели себя японцы, в руках которых находились склады оружия русских и железная дорога, которую они якобы охраняли от диверсантов. На неоднократные же запросы Приморского правительства о времени эвакуации их войск Япония не давала ответа.

Лене на острове почему-то чаще стал сниться дом в Гатчине. Во сне она возвращалась в родительскую квартиру, в свою детскую, где рядом с нею спала старшая сестра Лида, а через стол, у другой стены - младшие братья. И хоть во сне Лена помнила, что Лида умерла, всё равно, Лида спала рядом с ней и создавала ощущение покоя. Лида всегда в её жизни служила промежуточным звеном между ней и взрослыми... А теперь, просыпаясь, Лена видела перед глазами высокие окна барака, широкий плохо белённый потолок, лампочки с жестяными абажурами и невольно вздрагивала: «Где это я»? Медленно поворачивала голову, увидев длинные ряды коек со спящими девочками, она мысленно приходила в себя: «Я на Русском острове. В девчачьей казарме (хотя это дико звучит!). В мальчуковой мои друзья - Патрокл, Парис, Одиссей и Аякс... Вот, говорят, время течёт медленно, когда тебе грустно, и быстро, когда ты счастлива. А каково мне? Грустно оттого, что нет вестей от родных, но хорошо, что я не одна. И все мы находимся в безопасности, под эгидой Американского Красного Креста».

Воспитатели и медсёстры часто говорили им: «Вы под эгидой АКК». Так стали говорить и дети, даже в разговорах между собой.

- Эгида, эгида! - раздражённо говорил Никвас, которому вообще не нравилось американское верховенство в руководстве колонией. - Эгида - это всего-навсего козья шкура, натянутая на щит.