Владимир Щербак - Продам свой череп

Обслуживающий персонал на Русском острове состоял почти полностью из бывших пленных австрийцев, поступивших в АКК ещё в Омске. Они помогали на кухне, отапливали зимой казармы, вставляли стёкла. Они не походили на обычных пленных солдат. Большей частью это были умные образованные люди, дружелюбно настроенные к русским и особенно к детям. Они понимали, что через Владивосток с помощью американцев они попадут домой если не скорее, то надёжнее и комфортнее. И они устроились работать в АКК. Здесь им предоставили полное обеспечение, продовольствие, одежду. И ещё заработок, какие-то деньги. Во Владивостоке зарплату им платили в иенах. Все служащие и волонтёры АКК ходили в костюмах цвета хаки и в пилотках. В бараках ходить в сапогах не разрешалось. И дети шили себе матерчатые тапочки. Особенно странными и смешными выглядели эти самодельные тапочки на вечерних танцах. Но никто не смеялся - все танцевали в тапочках.

Да, и здесь, как и на Второй Речке, обожали танцы! Только раньше мальчишки танцевали друг с другом, а теперь с девочками. Эти совместные танцы назывались в колонии пафосно - «вечера счастья».

Однажды после такого танцевального вечера Лене прислали стихи. Первое начиналось строкой, украденной у классика:

Оно было без подписи, но Лена знала: это Патрокл. Она написала ему в ответ: «Стихи замечательные, особенно первая строчка. Сам Пушкин позавидовал бы!»

Второе тоже не было подписано и полно грамматических ошибок.

Автору - им был, конечно, Парис - было отвечено: «Молодой человек ха-ха века! Подтянись по русскому языку, тогда, может, и полюблю!»

А в городе опять началась стрельба, назревал очередной переворот. Бедные обыватели уже не знали, какой по утрам вывешивать флаг на своём балконе. Пугали друг друга новостями. Волнение передавалось даже самым маленьким:

- Вот придут большаки и отберут у тебя твоего плюшевого мишку!

- Почему?

- Они у всех всё отбирают.

- А я не дам! Буду драться и кусаться.

- Ага, не дашь. У них есть ружжо!

Однажды в девчачью палату со скорбным видом вошла мисс Диц.

- Поздравляю вас с вашей властью.

- С какой это нашей властью?

- С так называемой советской! Пфуй, что за название!

- Она такая же наша, как и ваша! - отпарировала Лена Берёзкина.

Мисс Диц открыла свой рот, чтобы сказать ещё что-то язвительное, но в коридоре раздался крик дежурного воспитателя:

- Сегодня банный день! Утром девочки, после обеда - мальчики.

Эта весть была встречена с большим энтузиазмом, нежели смена в городе власти. Баня - второе после танцев самое большое удовольствие для колонистов. Кстати, душистое американское мыло у завхоза Брэмхолла уже кончилось, и на помывку стали выдавать хозяйственное, грязновато-бурого цвета, с прилипшими опилками. В знак протеста девчонки в бане громко пели, слегка переиначивая русскую «Марсельезу»: «Отречёмся от серого мыла, отряхнём его прах с наших ног...»

В городе на какое-то время стало поспокойнее, стрелять стали меньше, только когда начиналась облава на расплодившиеся шайки уголовников. Ребята стали чаще ездить в город, бывать в театрах и синема. И к ним стали приезжать гости. Новая власть узнала, что среди прочих забот, свалившихся на её плечи, есть и такая - восемьсот петроградских детей, каким-то чудом занесённых революцией во Владивосток. На острове в разное время побывали два революционера - большевик и меньшевик. Большевик был малого роста, меньшевик - большого. Большевик, весь в хроме и коже, больше нравился ребятам, он их выучил хорошим песням, в частности, такой:

Ребятам, правда, не всё было понятно:

- А что это за стальная грудь?

- Мирового капитала! Чья же ещё!

А меньшевик, в потёртом сюртуке, с засаленным, обсыпанным перхотью воротником, песен не пел, и вообще у него был слуховой аппарат. Он вставлял его трубку себе в ухо и кричал: «Что вы говорите?» - даже когда никто ничего не говорил.

К обоим этим начальникам у ребят был один вопрос:

- Когда мы поедем домой?

Отвечали они на удивление одинаково:

- Скоро. Мы решаем эту проблему.

Позже, когда в городе случались перевороты и мятежи, обоих революционеров колонисты прятали - по очереди, в зависимости от политической окраски переворотов. Укрывали их у равнодушного к политике старого моряка Саныча на полуразрушенной «Америке».

Постепенно совместная жизнь двух частей колонии на острове устроилась: дети учились, занимались спортом, особенно много плаванием, греблей и спортивным ориентированием. Американцы устраивали соревнования по плаванию в бухте Золотой Рог, но поскольку вода в ней была холодной, участникам заплыва прикрепляли на спину термос с горячим какао, трубочка от термоса шла прямо ко рту, рядом с пловцами шли лодки с инструкторами. Устраивали соревнования и по футболу и боксу, ходили в походы. Кроме того, просто купались, загорали, собирали ракушки, гуляли. Был также клуб, оркестр, устраивались литературные и костюмированные вечера.

Единственное, чего не было, - это связи с домом, письма по-прежнему не приходили. Колонисты вообще не знали, что происходит в России и даже во Владивостоке, слухи ходили самые противоречивые, часто самые невероятные - от победы мировой революции до возвращения монархии.

В начале лета приезжали из Владивостока городские скауты. Демонстрировали своё искусство - хождение строем, выкрикивание речёвок, разбивание палаток в считанные секунды, разжигание костра с одной спички и прочее.

Американцы считали: это как раз то, что надо, чтобы дисциплинировать детей, и, как уже было сказано, пригласили в колонию скаутмастера Адама Новицкого. Ребятам он не понравился, но сама идея имела успех: в скаутскую дружину записалась почти половина всех колонистов - около четырехсот ребят, и вскоре на их шеях появились белые галстуки. Однако довольно быстро многие убедились, что у этого, в целом интересного детского движения, белая, сиречь, монархическая подкладка. Сам Новицкий был хамоватый солдафон и даже не скрывал своего белогвардейского прошлого. Гоняя детей по плацу, терзая их сомнительными лекциями о красных жидомасонах, он приговаривал: «Я из вас, недоросли, людей сделаю!»

Ребята начали потихоньку роптать, и нужен был только лидер, чтобы возглавить назревающий бунт. И такой лидер появился - Валентин Цауне. Он не был, как некоторые считали, пролетарского происхождения, сын бухгалтера, обыкновенный питерский мальчишка, любивший играть в футбол и ходить в походы. Но ему было уже 16 лет, он видел гражданскую войну и уже кое-что понимал в жизни. Валентин собрал вокруг себя группу примерно из тридцати ребят и для начала выпустил такую листовку: