Кристофер Бакли - Охотник за судьями

— И что тогда?

— У Петруса четыреста солдат, у Пелла пятьсот. И у Николса еще пятьсот. У Стёйвесанта шесть пушек. У Николса их в двадцать раз больше. Цифры не в пользу старины Петруса.

— Значит, он сдастся?

— Нет. Будет еще одна война с Голландией. Неизбежно. Но мы с тобой оставим это участникам непосредственного сражения. И займемся своими делами.

— Будем искать судей?

— Цареубийц судит Бог. Тех, кто убил Коббов, и тех, кто так обошелся с Благодарной, буду судить я. А теперь отдыхай. За ужином мы должны быть приятными собеседниками. Будем подчеркнуто англичанами.

Пока Ханкс одевался, Балти спустился на первый этаж и дал хозяину гостиницы три шиллинга, чтобы им поменяли окровавленную постель. Балти совсем не хотелось этой ночью спать на том же белье. Ханкс нагнал его, и они направились в форт, к губернаторскому дому.

Старина Петрус спустился с крыльца, стуча деревяшкой, и сердечно приветствовал гостей. Он выразил беспокойство при виде поврежденного лица Балти. Тот сказал, что упал на улице. Лучше не рассказывать об их богатых событиями прогулках — вдруг цареубийцы все же находятся под покровительством Стёйвесанта.

Они забрались в экипаж. Стёйвесант взялся за вожжи. Ворота крепости распахнулись на широкую дорогу, которая сужалась по мере продвижения на север. Стёйвесант указывал на дома различных именитых горожан, а также на свой собственный большой сад с теплицей — в ней росли целебные травы, привезенные Стёйвесантом из голландских тропических владений, где он раньше служил. Он явно — и даже трогательно — гордился всем этим.

Экипаж все катился в сторону окраины. Городская застройка редела. В конце концов экипаж подъехал к стене: внушительному частоколу из дубовых бревен двенадцати футов высотой, с концами, заостренными, как драконовы зубы. Стёйвесант остановился, чтобы пассажиры могли подивиться этому сооружению. Стена делила остров, простираясь от Северной реки до Восточной. В ней было семь отстоящих друг от друга бастионов. Она стояла уже пятнадцать лет. Сам Стёйвесант пожертвовал на ее строительство сто пятьдесят гульденов. Строил подрядчик-англичанин, некий Бакстер. А знают ли они, чем сейчас занимается этот Бакстер? Нашел себе новое занятие — крадет коней у голландских поселенцев на Лонг-Айленде! Стёйвесант неодобрительно поцокал языком.

Балти восхвалил замечательную стену и спросил, защищает ли она от дикарей.

Стёйвесант улыбнулся:

— Но эта стена не для того, чтобы не пускать дикарей. Она для того, чтобы не пускать англичан!

— О… — Балти не знал, что на это ответить. — И как… помогает?

Стёйвесант фыркнул от смеха:

— Похоже, что нет. Ведь вот — вы! — и добавил дипломатично: — Но вы желанный гость в Новом Амстердаме.

— Вы очень добры.

— Теперь люди говорят, что надо строить другую стену, еще больше.

— Надеюсь, не из-за нас.

Стёйвесант пожал плечами:

— Если до этого дойдет, возможно, я попрошу вашего короля Карла за нее заплатить.

— Весьма забавно. Не правда ли, Ханкс?

— Как пить дать, это чрезвычайно позабавит Его Величество.

Стёйвесант щелкнул кнутом, и они выехали из городских ворот Нового Амстердама. Стражники отсалютовали им — Ханкс решил, что недостаточно резво. Голландцы, что с них взять.

Дорога следовала вдоль древней индейской пешеходной тропы, идущей по всему Манхатосу, через лес, который Стёйвесант назвал Гринвичем и объяснил, что это значит «место сосен».

Скоро он свернул с главной дороги на другую, поуже, идущую через болото. Кругом трещали птицы и порхали летучие мыши. Балти решил, что, возможно, испарения этого болота несут с собой лихорадку. Хотя в нем была некая отсырелая безмятежность. Было очень понятно, почему старый губернатор после суматошного дня в Новом Амстердаме стремится сюда. Они выехали из топи на твердую землю и наконец прибыли в «Бауэри номер один».

Этот адрес показался гостям чересчур помпезным, поскольку Бауэри номер два, три и так далее не существовало. Но имение было красивое: двухэтажный деревянно-каменный дом с небольшой часовней, очень простой, по обычаю кальвинистов. Сюрпризом оказалась оранжерея, населенная тропическими птицами. Стёйвесант полюбил этих экзотических пернатых за годы, проведенные в колониях в жарких странах.

Им представили мефрау, то есть госпожу, Стёйвесант. Ее звали Юдит. Балти решил, что она мрачновата. Два десятилетия назад, когда Юдит встретила Стёйвесанта, она уже была засохшей тридцатисемилетней старой девой. Она служила при нем сиделкой, когда он выздоравливал в Голландии после девятилетних мучений, причиняемых незаживающей ногой. Отец Юдит, как и отец Стёйвесанта, был священником — гугенотом, бежавшим из католической Франции от преследований. Балти собирался поболтать со старушкой на их общем родном языке, но губернатор потащил гостей за собой в оранжерею. Ему не терпелось похвалиться птичником. Мефрау Стёйвесант удалилась на кухню руководить приготовлением ужина, пока Балти и Ханксу демонстрировали разнообразных птиц.

Первым среди равных в этом пернатом многоцветье был Иоханн, бразильский попугай ярчайшей окраски. Мрачный и грозный генерал-губернатор Новых Нидерландов превратился в семилетнего мальчика. Он целовал попугая, терся об него лицом, ворковал с ним. Иоханн ответно выражал свою привязанность кряканьем, мурлыканьем и резкими воплями. Балти решил, что это очень трогательно.

Иоханн перепорхнул с насеста на руку Стёйвесанта и жмурился от блаженства, пока Стёйвесант гладил его по голове указательным пальцем. Старина Петрус зажал в зубах дольку яблока и предложил ее попугаю. Иоханн вцепился в яблоко клювом и вытащил его. Чистое обожание светилось во взгляде Стёйвесанта. Андерхилл ошибался, говоря, что старину Петруса никто не любит. Тут их позвали к столу.

Стол оказался роскошный: три разных сорта рыбы, искусно пошированной; омары; жареная птица; пирог из телятины с голубями в восхитительно хрустящей корочке; пирожные; пудинги; яблоки, груши, персики; разнообразие сыров — Балти насчитал семь — из различных областей Нидерландов. Старина Петрус изложил гостям целую диссертацию по каждому из сыров, описав их происхождение — словно дворянскую родословную, восходящую к Карлу Великому. Все это запивали вином из целого строя бутылок, в том числе выдающимся рейнвейном, который пережил тряску трансатлантического плавания, не превратившись в уксус. Стёйвесант к вину едва притронулся, зато гостям подливал щедро. Образцовый хозяин. Согласие и благодушие царили за столом, на который падали из окна последние лучи солнца. Старина Петрус, казалось, чувствует себя здесь как дома. Но ведь он и есть у себя дома.