Кристофер Бакли - Охотник за судьями

Стёйвесант верил англичанину. Он не из тех, кто способен перерезать человеку горло. Чертов Кунц! Почему он не мог просто треснуть стражника по голове? Обязательно надо было его убить и тем вконец осложнить дело. Теперь у Стёйвесанта нет иного выхода, кроме как повесить Сен-Мишеля. Иначе гарнизон взбунтуется. Но Иоханн…

Вдруг Стёйвесант понял, что надо сделать: приговорить англичанина к повешению, но отложить исполнение приговора. Сказать, что дело требует согласования с Амстердамом. Если англичанин и в самом деле порученец Британской Короны, как он утверждает, тут есть еще и дипломатический аспект. Подождать полгода. К этому времени все уже всё забудут. Объявить, что в Амстердаме приговор заменили на пожизненную работу на плантациях. Отправить англичанина туда, и дело с концом. Очень элегантное решение.

Но что же цареубийцы, этот Джонс и убийца-индеец? Губернатор не может допустить, чтобы они рыскали по его городу. Надо навести справки. Устроить поиски.

Стёйвесант размышлял обо всем этом, когда Балти произнес:

— Кунц сказал, что меня должны обменять на вашего попугая. Не иначе как все это делалось с вашего ведома.

Стёйвесант застонал. Англичанин не просто дурак. Он — Платонов идеал дурака. Он только что скрепил собственный смертный приговор. Как теперь отложить казнь? Англичанин до последней минуты своей жизни будет рассказывать направо и налево, что генерал-губернатор Новых Нидерландов участвовал в заговоре с целью обменять его на своего ручного попугая.

Англичанин продолжал молоть языком. Звучало это так же приятно, как горсти камушков, кидаемые в окна.

— Можете не сомневаться, сэр, — говорил Балти, — что я обращусь с жалобой непосредственно к капитану Николсу, когда он прибудет вместе со своим флотом .

Стёйвесант посмотрел на часы. Было шесть утра, самое начало седьмого.

— Думаю, у вас не будет такой возможности.

— Почему?

— Разве что он прибудет до девяти утра.

— Не понимаю.

— Повешения совершаются в девять утра. Таков обычай. Но когда полковник Николс прибудет, я передам ему ваши жалобы.

— Послушайте, — Балти улыбнулся, — давайте лучше начнем с самого начала.

Стёйвесант надел очки, обмакнул перо в чернила и зачиркал по бумаге.

— Вы могли бы оказать мне любезность и не отвлекаться на бумажки, когда мы обсуждаем мое повешение! — обиженно сказал Балти.

— Это приказ на ваше повешение. Вам нужен священник?

— Разумеется, нет!

— Я прикажу прислать вам вина и еды. Хотите лауданума? Он делает спокойствие.

У Балти осталась в рукаве одна-единственная карта, но он решил, что это будет уж очень похоже на предательство — открыть Стёйвесанту настоящую цель визита Николса. Да и как это поможет? Старина Петрус только сильней разозлится. Приказ Балти подписан самим Даунингом.

— А как же ваша птица? — спросил Балти. — Вы будете получать перья до самого Рождества — хватит подушку набить.

Стёйвесант закончил писать. Потянулся к серебряному колокольчику, стоящему на столе. Стражники уволокли лязгающего наручниками Балти прочь.

К девяти утра стало ясно, что двадцать седьмое августа лета Господня тысяча шестьсот шестьдесят четвертого будет дивным летним днем. Солнце сверкало на воде, редкие облака скользили по лазурному небу, и легкий ветерок развевал голландский флаг над крепостью.

Даже чайки, казалось, понимают, что в такой день нужно парить с зефирами в поднебесье, а не драться из-за объедков в порту. Сегодня все обитатели Нового Амстердама могли поздравить себя — им выпала удивительная удача оказаться здесь, именно здесь, на острове, в злачном, изобильном новом мире.

Западный ветерок принес через Восточную реку на брекеленский берег, где бдили Благодарна и Ханкс, бой барабанов.

В подзорную трубу Ханкс увидел процессию, которая вышла из-за угла крепости и двинулась к виселице, стоящей на самом мысу. Благодарна, глядя в свою собственную трубу, первой заметила Балти, бредущего со связанными руками между двумя колоннами солдат.

Голова Балти была замотана белым. Бинты. Ханкс опустил трубу.

— Не вышло, — сказала Благодарна.

— Нет, — сказал Ханкс. — Похоже, что нет.

За спиной у них раздались крики. Из фермерского дома выбегали люди, показывая куда-то вдаль:

— Смотрите!

Стёйвесант стоял на крепостной стене, наблюдая за процессией. Дойдя до виселицы, солдаты перестроились и оцепили ее квадратом. Англичанин не дрогнул. Он держался с достоинством. Наверно, это лауданум, подумал Стёйвесант.

Палач подвел англичанина за руку к подножию лестницы. Барабаны замолчали.

Стёйвесант услышал крики. Толпа внизу, под крепостной стеной, отвернулась от виселицы и теперь смотрела на гавань. Он увидел четыре корабля. Поднес трубу к глазам. Английские флаги.

Англичанин поднимался по лестнице. Капитан стражников посмотрел наверх, на Стёйвесанта, ожидая сигнала.

Что делать? У Стёйвесанта есть полномочия казнить шпиона. Да не просто шпиона, а такого, чья попытка побега привела к смерти стражника. Этот полковник Николс не имеет права вмешиваться в отправление закона.

Стёйвесант вздохнул. Есть еще такое понятие, как хороший тон.

Определенно, приветствовать иностранного дипломата казнью его соотечественника — у него на глазах — не согласуется с правилами хорошего тона, как вольно их ни толкуй. А приветствовать таким образом иностранного дипломата, явившегося на четырех тридцатишестипушечных военных кораблях и с пятью сотнями солдат, не особенно умно.

Старина Петрус стоял на крепостной стене и думал. Англичанин уже достиг верхней перекладины лестницы. Петля была у него на шее. Палач ждал приказа капитана; капитан ждал приказа Стёйвесанта.

Стёйвесант сказал адъютанту:

— Stoppen [66] Остановить (голл.). .

Адъютант передал приказ капитану, а тот — палачу. Палач сказал что-то англичанину, и тот рухнул. Воцарился хаос — палач и солдаты пытались приподнять англичанина, у которого на шее все еще болталась петля.

Его положили на землю. Не мертв ли он? Стёйвесант застонал.

Палач хлестнул англичанина по щекам. Тот открыл глаза.

Стёйвесант приказал убрать его подальше. Когда полковник Николс поднимет якоря и отправится на свою инспекцию в Новую Англию, казнь можно будет довести до конца.

Стёйвесант протянул адъютанту подзорную трубу и поковылял распоряжаться насчет приема очередных английских «хостей».

Когда он спускался по трапу, к нему подбежал солдат. И протянул листок бумаги.

— Хенерал, — сказал он, — срочное сообщение от вашей мефрау.

— Срочное?

Стёйвесант застонал. Сейчас не время для домашних цидулек. Он потопал дальше, сжимая послание в кулаке. На полпути через плац он сообразил, что Юдит до сих пор ни разу не посылала ему сообщений с пометкой «срочно».