Геннадий Прашкевич - Хромой пастух

«А Ириго?»

«Ты не помнишь?»

«Этого совсем не помню».

«Ты его гонял по поляне, — негромко сказал дух дудки-омока. — Хромал, но гонял. Тунгусы отошли на край поляны, из деревянной урасы у рта мохнатые выглядывали. А ты хромал, но наступал грозно, — одобрительно сказал дух дудки-омока. — Ты сильно хромал, Кутличан, это так. Ты трижды уколол тунгуса. Ириго хотел уже склониться, хотел бросить свое копье, но тебя нога подвела. У тебя одна нога подрезанная. Как ты совсем не порвал подрезанное свое сухожилие, не знаю. Ты споткнулся и упал ничком, а тунгус занес копье. Мог пробить насквозь. Он занес копье и очень обрадовался, что отныне один будет входить в полог Ичены».

«Наверное, вошел?» — горестно спросил Кутличан.

«Скажу — нет. На этот раз не успел».

«Как так?»

Дух дудки-омока рассказал.

Он будто бы увидел занесенное копье и рассердился.

Известно, чем дольше душа покойного задерживается в среднем мире, тем злей становится. Тунгусы, пораженные падением и бегством Носуги, стояли молча, опустив копья и луки. Из деревянной урасы в открытую дверь смотрели у рта мохнатые. Потом один вынес огнивный лук. Так его тунгусы называют. Тяжелый огнивный лук, по-другому — кремневое ружье.

Гром выстрела распугал тунгусов.

Убегали с криком, на бегу бросали оружие.

«Тогда вышли из деревянной урасы остальные у рта мохнатые, — негромко сказал дух дудки-омока. — Долго смотрели на тебя, Кутличан. Потом начали говорить по-своему. Я подумал, что это они договариваются тебя съесть, а они внесли тебя в деревянную урасу. Там на поляне три таких урасы, называют — острожек. Я подумал, теперь уже, точно, убьют тебя, а они отвар травы дали тебе, мясо сварили. Ты этого мяса поел, в твоей голове посветлело, и ты уснул. Я, невидимый, сел в изголовье, а снаружи закричали: «Медведь!» А кто-то ответил: «Что ты, что ты!» Они по-своему закричали, но я сразу понял, что увидели твоего Корела».

«Шел меня спасти?»

«Сейчас уже не знаю».

«Его испугали? Он ушел?»

«Они снова огнивный лук вынесли».

Кутличан заплакал. Оказывается, голову Корела повесили на воротах.

Он не хотел плакать, но в маленьком мире столько зла и все часто идет совсем не так, как нужно. Это, наверное, потому что шаманов мало, решил он, иначе все ходили бы строго по запаху и звуку бубна. Но столько шаманов в маленьком мире нет, не наберется, потому ничего не получается. Кутличан сильно жалел Корела. Думал — это неправильно. Это неправильно, что мир так устроен. Потом стал думать о девушке Ичене. Это тоже неправильно. Кто захочет войти в полог девушки Ичены — так сразу умирает. Наверное, и я скоро умру.

«Зачем они убили Корела?»

«Для них он просто медведем был».

Открылась дверь.

В урасу вошел человек.

В летней кукашке, длинное лицо, волосы как у ворона, только у ворона не волосы, а черные перья с отливом. Посмотрел на Кутличана, успевшего закрыть глаза. Посмотрел на тлеющий огонь в очаге. Больше ничего не заметил. А Кутличан из-под опущенных век тихо рассматривал у рта мохнатого и думал, что, может, это он убил Ириго. Тунгус мог убить Кутличана, а чужой взял его под защиту и убил Ириго. И еще подумал: другой тунгус, который Носуга, бегает сейчас в лесу от дерева к дереву, стенает. Потом Носугу поймают, привяжут к столбу в отдельной урасе. С пеной у рта Носуга будет грызть деревянный столб, плакать и прыгать, но не уйдет, не сможет.

Вспомнил, что после смерти шамана с него сдирают кожу и натягивают на деревянную основу. У настоящего нового шамана должен быть только такой бубен. С белых костей особыми каменными ножами соскабливают мясо, кости держат в кожаном мешочке. «Огонь-бабушка, худое будет — в другую сторону отверни. Хорошее будет — к нам поверни». Пройдет время, отпустят привязанного к столбу, начнет бывший тунгус бесноваться, прыгать как птица, одну человечью душу спасет, выведет из нижнего мира, другую отправит к праотцам. Станет сильным шаманом. Но наш алайский шаман сильней, он никого не обманул. Так сказал: «Это теперь новый народ встретите». Все дивились таким его словам. «Почему новый? Какой новый?» Все храбрились: «Не боимся, даже если совсем новый». А шаман прыгал как птица, тряс кожаным мешочком с костями. «Это теперь совсем новый народ придет. Против него ничего острого не направляйте. Конца не будет новому народу — так много. Сендуха, как черными пятнами, покроется чужим народом. Некоторые с заката придут. Некоторые со стороны леса придут. Старые пепелища обнюхивая ходить будете».

«Каким нравом новый народ, какой наружности?»

«Нравом совсем строгие. На вид — у рта мохнатые».

Такие они и были. Шли не торопясь, твердо ступали.

Но как, откуда такие пришли? Где могли такие взяться?

Мир совсем маленький, весь на глазах — от ледяного моря до лесов.

Ничего другого особенного в таком нашем маленьком мире нет, только одна обширная сендуха, по ней бродят олешки, дед сендушный босоногий, ворон иногда крикнет: «Крух». Никого не видно со стороны нижнего мира, только дети мертвецов подглядывают. Никого не видно с горы, ведущей в мир верхний. Пон йуолэч… Пон эмидэч… Пон тибой… Пон почернел… Пон дождит… Пон светает… Хороший маленький мир, чужих не надо. Понятный мир, даже тунгусы его не испортили. Ну, убили отца Ичены, так бывает. Ну, красный полосатый червь съел старого Мачекана, так бывает. Ну, я хотел тунгуса Носугу убить, не сумел, а человек с огнивным луком убил Ириго. А другие у рта мохнатые убили названого брата Корела. А еще другие, может у рта мохнатые, убили красного полосатого червя. Так все и идет. Простой и понятный мир. На реке старуха стражница неторопливо встречает спускающихся в мир нижний, некоторых накладывает сразу по десятку в свою утлую лодочку.

Откуда пришли у рта мохнатые?

Где такие взялись?

С закрытыми глазами можно хорошо видеть в нижнем мире, это с открытыми ничего там не увидишь, только один туман. Кутличан в деревянной урасе лежал с открытыми глазами, закрывал их, только когда приходил у рта мохнатый. Делал вид, что спит, что ничего не чувствует, но чутко прислушивался, начинал даже понимать некоторые слова, потому что дух младшего брата Ичены постоянно помогал, рассказывал, чт о видит снаружи.

Снаружи видел чужих, в сендухе их называют таньга.

Про лежащего в деревянной урасе Кутличана таньга говорили: этот встанет, обязательно будет у нас пастухом, будет пасти олешков. Никто не догадывался, что Кутличан рос, чтобы стать воином. Просто никак у него не получалось. То красный полосатый червь помешает, то тунгусы. Вот убили отца Ичены. Кутличан даже в нижний мир спустился за братьями Ичены, чтобы отомстить, чтобы вернуть Ичену. Обратно в мир средний вернулся по запаху и звуку бубна, а у рта мохнатые одно говорят: он встанет, пастухом будет. Незаметно следил за таньга. Уже знал: у них топоры железные, огнивные луки, против них нельзя направлять ничего острого — сразу ответят огненным боем. От младшего дудки-омока знал, что рядом с деревянной урасой стоят еще две. В одной отдыхают у рта мохнатые, таньга, в другой томятся заложники-аманаты — чтобы родичи несли ясак.