Геннадий Прашкевич - Хромой пастух

Она это почувствовала.

«В нижний мир придя, что будешь делать? Сколько жить будешь?»

«Хэ! — ответил. — Сколько надо».

«Чего просить будешь?»

«Братьев Ичены. Сразу двух. С ними пойду к тунгусам. Увижу самого плохого, скажу: ты много убил дудки-омоков, ты много пролил крови. Так прямо скажу и ударю ножом в сердце. Наконец воином стану. Скажу убитому: отправляйся в нижний мир к отцу твоему, к твоей матери. Ты сразу всех получишь».

С этим стражница согласилась.

«Мы многих ждем».

Плыли в лодочке.

Все движется, а течения нет.

Долго по берегам тянулись высокие осыпные яры.

Вода черная, сеть забросишь — выловишь разве утопленника, но утопленник не рыба, да и стражница все равно отберет. Тихо-тихо кругом. Плывешь по темной плоской реке, старуха стражница гребет голой перепончатой рукой, а на самом деле медленно спускаешься в нижний мир.

Наконец вдали, в облаке ужасного запаха увидели каменистый берег, там же урасы, крытые призрачными ровдужными покрышками, люди рядом, или тени людей. Звенят железные украшения, или тени железных украшений. Все смотрят на подплывающую лодочку, приставляют ладошки к узким глазам, сорока-караконодо на ветках корявой ондуши застрекотала, весь нижний мир застлало низким плотным туманом — так много духов-невидимок выбросилось в воздух. Некоторые тени смотрели на прибывшего с завистью. Кто-то произнес: «Совсем один едет. Нас на Алазее было много, а когда умерли, всех свалили в одну лодочку».

Глядя на бедность теней, стражница сказала: «Вот встречают нас, Кутличан. Сам Остроголовый, дух нижнего мира, смотрит из тьмы. Ты его видеть не можешь, но у него фигура как у человека, с двумя руками и ногами, только голова острая, длинная и во рту один зуб. А глаза маленькие, круглые, как шилом проткнутые, в любой темноте видят. Что хочешь у него просить?»

«Братьев Ичены».

«Почему братьев?»

«У них тунгусы увели сестру, отца убили, их самих убили».

«Это ваши человечьи споры. Это споры среднего мира».

«Хочу взять братьев. Они тунгусов видели в лицо».

«Пусть тебе здесь расскажут».

«Без братьев не справлюсь. Убью не тех. Упомянутые тунгусы мне сухожилия надрезали».

Ступил на берег. Смотрел на колеблющиеся тени. Дивился, какие угрюмые, некоторые, наверное, еще не привыкли.

«Куда надо пойти, чтобы спастись? — спросил кто-то из призрачной и колеблющейся толпы. — Куда надо пойти, чтобы стать человеком?»

Кутличан не знал, а старуха стражница промолчала.

«Ты, наверное, алай, — сказал кто-то из толпы. — Вижу, что ты чистый алай. А я был пастухом у одного чюхчи, теперь здесь пасу. За один день мог дойти от Алазеи до Чухочьей».

Говорил колеблющийся коротко, часто пропускал слова, получалось не совсем понятно. Вот он вроде из рода зайцев-ушканов. Да, так. Всем известно, что заяц-ушкан труслив, зато хитер. А другие роды: анид-омо — рыбий и мэдьид-омо — нартенный. Они трусливые и хитрить не умеют. Говоривший все перепутал, застеснялся, стал ругать тунгусов, будто недавно видел здесь одного, стражница привезла. Все равно при ссоре тунгуса с якутом помог бы тунгусу, наверное, его кровь ближе к ушканам. Перескочил на другое. Потом на третье. Начал рассказывать про далекое родное стойбище, но и тут сбился. Вот будто жили у них на озере особенные половинчатые люди, умели расщепляться. Живут на деревьях, пугливые. При малейшем шуме расщепленные части соединяются и люди ныряют в воду.

«Где видел тунгуса?»

«Тут невдалеке ходит».

Поморщился: «Это ты плохой запах принес?»

«Не совсем я. Это так мне шаман дорожку делает».

Про себя Кутличан молил: «Солнце-мать, твоим теплом нас согрей, питание твоим теплом нам дай!» Боялся нижнего мира. Все колеблются, все призрачные. «Откуда бы ни было приходящее зло, в сторону направь».

И увидел братьев дудки-омоков. Совсем как на празднике. Только тоже, как все, колеблются, невесомые, как от ветра.

Спросил с неудовольствием: «Нож держать можете?»

«Нам этого не надо», — коротко ответил старший дудки-омок.

«Хэ! — удивился. — Даже очень надо. За вами пришел, поведу на тунгусов. У них сейчас ваша сестра Ичена. А сами тунгусы с копьями, с луками, с ножами — что сделаете против них голыми руками?»

Младший засмеялся: «Мы вот что сделаем».

Вспрыгнул на плечи Кутличана и посмотрел в глаза.

Кутличан обмер. Будто заглянул в ледяную чёпку, в черное холодное озерцо посреди сендухи — такие глаза, ничего не видно, а страшно. Когда наклонишься к чёпке, всегда страшно, а тут еще страшней. Мир совсем маленький, в нем многое делать нельзя. В чёпку не гляди долго. По следам чулэни-полута не ходи. В морозную ночь не поднимай глаза к звездам — душа остынет, исцарапается. Морозной ночью прячься в ровдужной урасе, топи очаг — все равно страшно. А тут, в бездонных глазах мертвого дудки-омока, маленький страшный мир расширился, стал безмерным. Вот только что был совсем небольшим, совсем уютным. В таком можно идти пешком, ехать на олешках, плыть по сендушным речкам. С одной стороны маленький мир заканчивается лесом, с другой — ледяным морем; с одной стороны обрыв в нижний мир, с другой — гора в верхний. Алайи по всему своему маленькому миру кочуют, потому что другого мира нет. От края до края кочуют одни, потому что других нет. Когимэ кочуют тоже одни, черные как вороны. К восходу — ходынцы, за ними чюхчи, они здороваются: «Етти!» — лучше бы не здоровались. Некоторые слабые умом, другие злые. Ближе к лесам злые тунгусы ходят, на кожаной веревке водят девушку Ичену. У каждого на плече сидят невидимые духи — нехорошо всматриваются в чужих. Ой-ой-ой, Кутличан, шепчут, пугают, машут невидимыми ручонками, ой-ой-ой, Кутличан, возвращайся в свой средний мир.

Потряс плечом: «Спрыгни с меня, дудки-омок».

Потряс плечом: «Вернем Ичену — родичами станем».

Дудки-омок спрыгнул очень довольный.

Кутличан спросил: «Где тунгус?»

«Сейчас придет. Зовут Голга».

Думал, придет дрожащая тень, усталая тень.

Знал: тунгусы охотятся в одиночку, в нижний мир падают усталыми.

Когда охотятся втроем, много гоняют дикого зверя, устают еще больше.

Очень ценят первую охоту. Первая охота обязательно должна быть удачной. Есть такие тунгусы, что хватают на бегу дикого оленя, перебрасывают напавшего медведя через колено. От этого устают. Рогатина или лук — всем владеют удачно. Обманывают зверя, накидывают на себя шкуру с головы оленя, качают рогами, говорят: «Дылача юрэн», а звери думают, что это правда солнце взошло. Добра тунгусы не имеют, всё при них. Увидят молодого дудки-омока или молодого шоромбойца — насильно дают нести свои тяжести. Видят чужую женщину — насильно делают своей. Только с темного заката не берут жен, таких ножом колют. По маленькому миру неутомимо идут, ищут сотрапезников: одним в мире страшно.