Геннадий Прашкевич - Хромой пастух

«Будете платить шкурками и шкурами», — сказали аманатам чужие.

А Кутличану сказали: «Встанешь — переведем тебя в другую урасу. Все несут ясак, все нам задолжали. И ты понесешь».

Ответил через духа дудки-омока: «Мне нечем».

Сказали: «Тогда будешь пасти олешков».

Сказал: «Я совсем хромой».

Сказали: «Значит, не убежишь».

Сказал: «У меня дело большое есть».

Разрешили сказать: «Тогда говори какое».

«Девушку Ичену хочу вернуть».

Спросили: «Зачем тебе это?»

Ответил: «Так должно быть».

Сказали: «Так не будет».

Добавили: «Теперь так не будет».

Удивился: «Почему так?»

«Тунгусы у нас под защитой. Тунгусы нам ясак несут».

«Это что значит? Я, может, тоже понесу то, что вы так называете».

«Ты сам сказал, что тебе нечем. А тунгусы исправно несут ясак, склонились. Шкурками и шкурами несут. Мясом и жирной рыбой. Девушка Ичена принадлежит им, значит, она тоже под нашей защитой. А тебя кто защитит?»

Кутличан ответа не знал.

Спросил: «Откуда пришли?»

«С заката. Из-за лесов».

«Там нет никого».

«Кто говорит?»

«Ворон».

«Убей его».

«Не могу убить».

«Тогда не спрашивай».

«Я девушку Ичену ищу».

«Девушка Ичена теперь под нашей защитой».

«Все равно я приду на имя тунгуса Ириго и отправлю его к старухе стражнице».

Так Кутличан думал про себя. «Глупые таньга. Берут ясак. За паршивые шкурки и шкуры отдают железный котел, которому век служить». Шептал про себя: «Солнце-мать, твоим теплом нас согрей. Приходящее зло в сторону направь». Закрывал невидящие темные глаза, будто прятался от всех, от всего мира.

Но однажды встал.

А потом чаще стал вставать.

Таньга такому радовались: «Вот хромой пастух будет».

Смотрели одобрительно. А один, с широкой бородой, глаза круглые, спросил имя, специальными значками отметил на листке серой бумаги. Такое страшное волшебство — смотрит на значок и без ошибки повторяет имя: «Кутличан».

Потом спросили: «Кто твои родичи?»

И Кутличан ответил.

«Ты к нам откуда пришел?»

«Я к вам пришел из нижнего мира».

Это всех заинтересовало. Стали трогать его руки, лоб. «Нет, — сказали, — ты теплый. Говоришь неправильно. Какой нижний мир? Разве оттуда возвращаются?»

«Шаман помог. Сильный».

«Зачем ходил в нижний мир?»

«Искал братьев Ичены. Хочу вернуть девушку».

Сказали: «Смирись. Девушка под нашей защитой. Пастухом будешь».

Стал выходить из деревянной урасы.

Тихо в мире, будто нигде ничего не случается.

Медленный снег идет. Под снегом голова названого брата Корела висит на воротах, всем кажется — медвежья. Поставлен бревенчатый забор, вдоль ходит высокий таньга с сабелькой на боку, смотрит, покрикивает.

Старался не смотреть на голову Корела.

Левая нога все еще дрожала, плохо держала.

В верхнем углу темного неба стыдливо отворачивалась луна, очень похожая на девушку Ичену, стыдливо впускающую в полог тунгуса. Первый морозец нежно и остро пощипывал ноздри. Снег блестел. Где-то юкагиры готовились зажечь огни.

Время опять шло. Медленный снег падал. Сендуха вымерзла.

Под зеленоватым сиянием блестели такие же зеленоватые льды.

Неожиданно мороз упал на землю — такой, что малейший шорох сам собой передавался на десятки верст кругом. Олешки дергали озябшей кожей, пытались согреться, выбивали копытами ягель из-под плотного снега. Дух младшего дудки-омока без всяких усилий переговаривался с нижним миром. Потрескивал выдыхаемый Кутличаном воздух. «Тебя, наверное, старуха стражница ждет, — сказал духу дудки-омока. — Выходит на берег, одиноко смотрит из-под руки. Река замерзла, лодочка не плывет, значит, на санках надо возить пришедших, наваливает сразу по десяти».

Так говорил вслух, чтобы не думать о девушке Ичене.

А как ее забудешь? Она как луна в первой четверти — смотрит с неба, наверное, никогда уже не повернется лицом к Кутличану. Дикий тунгус Носуга где-то бегает по лесу, может, люди его поймали, привязали к деревянному столбу, он прыгает на одной ноге как птица, учится тому, что будет. Из нижнего мира сердитые духи прилетают, садятся на плечо, ворон говорит: «Крух». Вечен и прост мир. Девушка Ичена из полога так глядит, что все мужчины, даже старики, умирают от страсти. В кипятке вкусные шишки заваривает, напившись, ложится спать, разевает рот красиво, как рыба, нагрудное солнце снимает, готова передник снять.

«Разложи костер, Кутличан, — сказал однажды дух младшего дудки-омока. — Большой костер разложи, чтобы дымил прямо в небо».

Спросил: «Зачем такой костер?»

Дух дудки-омока ответил: «К сестре пойду».

Разложил костер, дым пошел.

«Эмэй! — крикнул дух дудки-омока. — К тебе брат идет».

Дым поднимался такой густой, такой плотный, что прямо по нему дух младшего дудки-омока начал карабкаться вверх, все время вверх, чтобы последний край земли увидеть. Так высоко поднялся, что рукой коснулся луны. Она вся потемнела от дыма, покраснела от смущения.

Из деревянной урасы высокий таньга вышел, у рта мохнатый вышел. Спросил стражника у ворот: «Зачем дым?»

Стражник ответил: «Алай дикует».

Кутличан не смотрел на них. Хотел видеть встречу брата с сестрой.

Вышедший таньга пальцами расчесал темную бороду, спросил Кутличана: «Нам знающий вож-проводник нужен. Ты местный. Поведешь нас?»

«Куда?»

«К чюхчам».

«Там ледяное море».

«На длинных санках пойдем».

«На море сумеречные ламуты».

«Легкие лодочки понесем с собой».

«Там некуда идти. Там все на краю кончается».

«Нигде ничего не кончается, — строго сказал у рта мохнатый и сплюнул. — Идешь, идешь, думаешь, правда все кончилось, за тем поворотом уже ничего нет, а там опять тунгусы и чюхчи».

Второй засмеялся: «Это хорошо. Будем брать ясак».

Перекрестил грудь, рот грешный. «Диких везде много, каждого приведем под шерть».

Кутличан уже знал: понесешь таньга ясак — возьмут под защиту.

Таньга засмеялся: «С нами пойдешь».

А куда идти?

Не мог уснуть ночью.

С одной стороны обрыв в нижний мир, с другой — гора в мир верхний.

Из горы белый пар идет, снег всегда тает, трава не растет. Под обрывом вообще никого не видно, только дети мертвецов балуют. Мир маленький, ясный. У рта мохнатый не понимает, что мир действительно заканчивается с одной стороны темным лесом, с другой — ледяным морем. А пойдешь в обход — непременно встретишь алайев, они свои. Шоромбойских мужиков встретишь, когимэ, черных как вороны. Никаких чужих, только свои. Пусть сердитые, но свои. К восходу встретишь ходынцев, дальше чюхчи. К этим Кутличан не хотел. Они живут во льдах под горой в верхний мир. У них олешки попьют морской воды — шерсть станет густой, зимой не мерзнут. На плече у каждого сидят невидимые духи — нехорошо всматриваются. Ой-ой-ой, не пойду в сторону чюхчей. У алайев, у дудки-омоков, даже у каменных людей, называют себя ходейджил-омоками, духи мягче. Они ловят олешков, прозрачных как тень, охотятся на рыб и лосей. Если удачная охота у нижних духов, всем родичам в среднем мире будет хорошо.