Геннадий Левицкий - Сокровище тамплиеров. Мечта конкистадора

– Твой ум нужен тому миру, что остался за пределами пустыни. Ты не можешь бросить людей, которые поверили тебе и пришли на Святую землю. Ты явился в Иерусалим с благородным намерением – помогать людям, а теперь бросаешь всех в надежде обрести одиночество.

Гуго де Пейн в этот момент совершенно не имел желания спорить. Усталость была слишком велика, и последние силы не хотелось тратить, доказывая свои права на часть безжизненного оазиса. Тем более, де-юре права у них одинаковые, а де-факто иудею придется смириться с его присутствием. Засыпая, он только пробормотал:

– Однако как хочется пить. Пока добирались сюда, мы с конем выпилили все свои припасы.

– А воды здесь нет, – обрадовал друга Понтий. – В нескольких сотнях шагов отсюда озеро, но вода в нем такая соленая, что в ней не может жить ни одно живое существо. Так что ты забрел не в уголок рая вдали от суетливого мира. Это самый настоящий ад, и познакомишься с ним поближе, когда проснешься.

– Вода должна здесь быть, иначе не росли бы деревья. Она где-то близко от нас… под корнями… – бормотал засыпая Гуго де Пейн.

Понтий еще долгое время ворочался, размышляя над поступком франка, но, в конце концов, уснул и он.

Разбудил иудея радостный крик.

– Вода, брат, вода! И ее можно пить.

Понтий с удивлением смотрел на Гуго. У того весь бок стал мокрым и грязным. Выглядел он ужасно, словно свинья, только что принявшая свою любимую ванну. В Иерусалиме магистра сочли бы за нищего бродягу и поспешили бы обойти стороной, но здесь, за гранью человеческого обитания, вид его вызвал совсем иные эмоции. Понтий принялся углублять ямку на месте лежки храмовника, и спустя несколько мгновений их внешний вид был одинаков.

Вырытое углубление скоро заполнилось мутной жидкостью. Жилка прозрачной холодной воды продолжала выбиваться из глубин земли. Старики прокопали небольшую канавку, и мутная вода потекла по ней в пустыню до тех пор, пока не растворилась в песке. Рукотворное маленькое озерцо (в ином месте его бы назвали лужей) наполнялось чистой водой. Утолив жажду, иудей сделал вывод:

– Господь не даст тебе умереть, потому что не пробил твой час. Удивительно, еще вчера не было ни единого намека, что песок хранит самое великое богатство пустыни.

– Скорее, Он заботится о тебе, а на мне слишком много грехов. Я не имею права рассчитывать на доброту Господа.

Едва люди напились и умылись, к источнику подошел конь тамплиера и осушил его наполовину. Впрочем, никто не возмутился, так как струйка продолжала выбиваться из земли.

– Гуго, можешь, наконец, объяснить: зачем ты здесь? – продолжил Понтий разговор, прерванный сном утомленного гостя, а затем добыванием воды.

– Понтий, друг мой, я жестоко ошибся, – начал свое признание храмовник. – Помнишь, я рассказывал сон: Господь указывает мне путь назад, на родину.

– Ты уехал на Запад, рассказал о своем ордене, множество людей прониклись твоим желанием защищать паломников в пути к святым местам. Одни пожертвовали деньги на благое дело, другие имущество, третьи пожелали отправиться с тобой в Палестину. Орден храма стал известным и могущественным… Что тебя печалит?

– Я вспомнил заповедь Господа: не убей!

– Не уверен, что у магистра до сих пор было неважно с памятью.

– Я произносил слова Господа, не вникая в глубокий смысл них. Но совсем другое, когда рыцари, которые приплыли на корабле со мной, на моих глазах здесь, в Палестине, принялись рубить головы таким же людям, созданным по подобию Господа, как и они. Я снял доспехи, забрызганные кровью в пылу битвы, и понял, что все делал не так.

Гуго де Пейн замолчал, но Понтий не прерывал его молчания вопросами, не торопил. Иудей знал, что храмовник не закончил свой монолог, и терпеливо ждал. И вот тамплиер снова заговорил:

– Я не понял Господа, приходившего во сне. Только теперь я осознал, что Он велел отправляться на родину мне и всем, кого я привез с собой на Святую землю. Вместо этого я доставил на Восток новых воинов; и на земле, где ступала Его нога, кровь полилась новыми потоками.

– Ты же хотел единственно охранять паломников от воров и грабителей, – попытался утешить друга иудей.

– Да. Но получилось то, что должно и можно было предвидеть. Я вспоминаю письмо царя Соломона, волнующегося о храме. И теперь мне кажется, Соломон хотел сказать, что каждый должен построить храм в своем сердце, а потом заботиться о неведомых землях и общем храме Господа. Когда человек примет в сердце свое Спасителя, не придется ему думать, как поступить в большом и малом – Господь подскажет.

– Иисус указывает тебе путь – я в этом не сомневаюсь, – согласился Понтий. – Хотя не уверен, что мы готовы правильно понять Его знаки… и, вообще, увидеть их.

– Коль Господь дал нам воду, значит, Он желает, чтобы мы остались здесь. Разве не так?

– Прежде всего, Господь желает, чтобы ты сохранил свою жизнь; без воды мы не проживем в пустыне и несколько дней. Возможно, тебе, чтобы принять верное решение, понадобится несколько дней и ночей. Благодаря тому, что появился источник, ты можешь спокойно обдумать свои дальнейшие шаги, но вода – совсем не повод оставаться в пустыне. Ты и твои знания нужны людям, а не этому бесплодному песку, годному лишь для того чтобы прикрыть собой твое остывшее тело.

– Даже если ты прав, я ничего не смогу изменить в этом мире.

– Будь первым, кто попытается это сделать, кто скажет людям, что они не правы. Утверждающие, что от них ничего не зависит, пытаются оправдать собственное бездействие. Не уподобляйся им.

– Хитон Господа я передал на хранение Роберу де Краону, – произнес франк то, что давно желал сообщить. – Если пожелаешь когда-нибудь прикоснуться к семейной святыни, обращайся к нему. Отказа не будет в любое время года, ночью или днем.

– Это правильно, что хитон Спасителя остался у братьев. Им теперь сложно, потому что умудренный опытом Великий магистр вдруг решил все заботы сбросить с плеч и наслаждаться одиночеством. Орден Храма, благодаря твоим стараниям, стал великой силой, и очень много людей желает с его помощью решить свои вопросы. А людские желания не всегда близки к замыслам Божьим.

Два отшельника продолжили свое существование посреди пустыни; вблизи моря, столь же непригодного для жизни. Понтий не стал больше уговаривать храмовника, чтобы тот покинул оазис. Иудей, наконец-то, признался себе, что Гуго де Пейн был единственным человеком, которого он хотел видеть в этом мире, и больше расставаться с ним не хотел.

Удивительно, но жизни в оазисе для двух стариков оказалась не тяжелой вовсе, а только поводом поразмыслить и немного поработать. Как ни странно, все получалось у них столь легко, что казалось: тот – неуловимый, незримый, – кто создавал им проблему, сам же ее и решал.