Геннадий Левицкий - Сокровище тамплиеров. Мечта конкистадора

Умбер де Блан терпеливо подождал, пока осядет поднятая им пыль, столь раздражительно действовавшая на длинный нос стражника. Наконец, тот перестал чихать, и гость посчитал, что можно завести с ним разговор:

– Не мог бы ты продать эту брошенную рубаху?

– Вещь мне не принадлежит… – задумчиво произнес стражник, искоса поглядывая на внушительный кошель странника.

– Великому магистру она уже не понадобится, – с этими словами Умбер де Блан достал золотой и протянул его стражнику.

– Для чего тебе это исподнее? – Воин машинально принял монету, но не спешил ее прятать.

– У моего слуги прохудилось платье. Негоже, чтоб меня сопровождал человек в лохмотьях, – вполне разумно пояснил испанец.

– Ты бы мог купить ему одеяние гораздо дешевле. – Стражник продолжал мять в руке и временами рассматривать золотой.

– Нет времени заезжать на рынок. Меня ждут неотложные заботы в Арагоне. – Чтобы стражник стал более сговорчивым, командор вложил ему в руку еще один золотой ливр.

Умбер де Блан готов был отдать стражнику все деньги, что у него имелись, но непонятная щедрость могла возбудить ненужное подозрение. Он вовремя остановился и задал вопрос как можно более равнодушным тоном:

– Так что? Я могу забрать одеяние, или верни мне два золотых и проводи к выходу?

Отдавать золото, единожды побывавшее в руке, воину не хотелось. Потому он негромко, но твердо, выдавил:

– Хорошо. Забирай, но только никому не говори, откуда у твоего слуги появилась обновка. Иначе мне несдобровать. Гийом де Ногаре строго-настрого приказал ничего не брать из дома тамплиеров.

Подобная таинственность вполне устраивала и командора Оверни.

С грустью Умбер де Блан покинул разоренное обиталище братьев и направился к ближайшему постоялому двору.

Сия гостиница не отличалась роскошью и удобством. Ее хозяин даже удивился (прежде чем обрадовался), когда на пороге появился богато одетый испанец и попросил приюта. Он даже не стал по привычке требовать деньги вперед, ибо некоторые его посетители имели обыкновение исчезать с первыми лучами солнца, позабыв о расчете за кров.

Слуга провел Умбера де Блана в скромную комнатушку и поинтересовался: не подать ли вино и обед. Мнимый испанец, ссылаясь на усталость, отказался от предложенных услуг и поспешил закрыть дверь за вышедшим слугой на засов. Он бережно достал хитон из-под одежды, разложил его на скамье и склонился на колени.

Командор молился долго, он желал оставаться наедине с хитоном Спасителя до конца своих дней. Но… Бедствия ордена звали его либо оказать помощь братьям, либо разделить их участь. Умбер де Блан не мог позволить себе умереть в абсолютном счастье среди всеобщих горестей. Он перекрестился, поднялся с колен и принялся размышлять.

Умбер де Блан ходил по тесной комнате и напряженно думал: каким образом он может быть полезен гибнущему ордену Храма. Между делом он взглянул в окно и заметил, что на землю надвигается ночь. А еще он отметил, что с трудом передвигает ноги. Наконец-то тамплиер вспомнил, что он ничего не ел со вчерашнего дня. Командор понял, что если срочно не даст пищу и отдых своему телу, то о будущем нет смысла даже задумываться.

Скромная еда, поданная слугой постоялого двора, была вполне привычной для тамплиера. Затем Умбер де Блан лег на соломенную постель. Мысли роились в его голове: величайшая находка в доме тамплиеров; орден, обвиненный в самых страшных преступлениях; Великий магистр в заточении… Радостные думы сменялись печальными, а все вместе не давали уснуть утомленному Умберу де Блану. Наконец, он вернулся к самой простой и верной мысли: если не уснет немедленно, то не сможет ничего важного совершить завтра.

Командор приказал всем мыслям – и радостным, и печальным – замереть, и в один миг перестал думать обо всем. Он так мог; напряженная, полная опасностей жизнь тамплиера заставляла использовать для отдыха малейшую возможность. Напоследок он произнес: «Господь не оставит меня, если Он послал мне, грешному, Свое одеяние». Голова обрела покой, тело расслабилось, и пришел желанный сон.

Утро командор начал с поступка, который мог совершить человек, расставшийся с собственным умом. Он направился в королевский дворец и попросил встречи с Филиппом Красивым.

– Кто ты такой? – спросил рыцарь, охранявший вход в главный дом королевства.

– Командор Оверни Умбер де Блан.

О его появлении тотчас же доложили Гийому де Ногаре. Тот даже замер от удивления.

– Командор Оверни?! Почему он спокойно гуляет у королевского дворца? Почему не в подземелье?! – закричал разозленный советник.

Рыцарь направился к выходу из комнаты, чтобы исправить оплошность, но гнев, вспыхнувший в голове Гийома де Ногаре, уступил место здравым размышлениям. И он подумал, что для начало будет неплохо выслушать необычного просителя.

– Подожди-ка заключать в темницу этого желающего поговорить с королем, – обратился он к рыцарю. – Для начала приведи его ко мне.

– Доброго здоровья тебе, Умбер де Блан! – с вымученной улыбкой канцлер поприветствовал входящего тамплиера.

– И тебе желаю здравствовать, Гийом де Ногаре!

Первый человек короля сильно сдал с тех пор, как его последний раз видел Умбер де Блан. Мертвецкая бледность поразила лицо хранителя королевской печати, бесцветные глаза налились кровью. Залысины стали еще больше, но сзади волосы были длиннее, чем у иной девушки. Они напоминали гриву льва. Собственно, и повадками Гийом де Ногаре напоминал это животное – старого льва, который не сразу бросается на добычу, а выжидает, когда она приблизится на достаточно близкое расстояние; он совершит бросок только тогда, когда будет уверен, что его старое тело сможет настигнуть жертву.

– Ты сменил плащ тамплиера на одежду арагонского рыцаря? – каркающим голосом произнес хранитель королевской печати. Он изо всех сил стремился вложить в слова нотки добродушия, но вынужденная доброта получалась неестественной.

– Мне пришлось так поступить. Тамплиеров на землях Филиппа теперь считают врагами. Что происходит, Гийом?

– Ужасная ересь нашла приют среди твоих братьев. – Гийом де Ногаре начал перечислять предъявленные ордену обвинения.

Мы не будем шокировать читателя гнуснейшими подробностями, пересказанными канцлером (большинство из которых он сам же и придумал). Гийом де Ногаре понимал, что командор не поверит в подобные обвинения, а потому положил перед ним груду документов:

– Вот признания рыцарей Храма, опозоривших святой крест на своем плаще.

Умбер де Блан увидел имена друзей, узнал их подписи под ужаснейшими признаниями:

– Разве такое возможно?!

– Увы. Надеюсь, ты веришь своим глазам. Ересь глубоко проникла в орден Храма.