Владимир Москалев - Мудрый король

Что касается его друзей… Думаю, незачем даже говорить об этом. И все же надо сказать, ведь друзья Филиппа – это и наши с тобой друзья, читатель.

Гарт получил пост камерария короля и сенешаля Парижа. Выше должности нет. Перед ним снимали головные уборы, раскланивались, дамы приседали в реверансах и белой завистью завидовали графине Этьенетте. Каждая искала с ней знакомства, предупреждала малейшие ее желания и даже в мыслях не держала проявить непослушание. Этьенетта хоть и была по натуре вовсе незлобной, но если взглянет косо, сжав при этом губы – знай, ты в немилости. Хуже нет опалы у первой статс-дамы. Все равно что у короля. Понятное дело: король ни в чем не отказывает любовнице своего камерария, распоряжавшегося всей жизнью дворца и имевшего привилегии, о которых никто и мечтать не смел. Гарта уважали и боялись; при встрече у иных отнимался язык. Еще бы, ведь он с королем на «ты»! Его сыну Раймону исполнилось десять лет, и его отдали в пажи графу Орлеанскому и его супруге Мелисенде.

Бильжо Филипп одарил чином маршала, помощника коннетабля в военных делах. Женщины теперь смотрели на бывшего рутьера с восхищением, мужчины – с завистью. Были и другие маршалы, не он один, но только Бильжо имел право войти к королю без доклада и сидеть в его присутствии, даже не снимая шляпы. Беатрисе исполнилось уже восемь лет, и ее отдали на обучение в монастырскую школу.

– Папочка, мне так не хочется, там одни монашки, – надув губки, обняла она за шею отца.

– Ничего, дочка, зато ты станешь ученой, и тебя все будут уважать. Наш король любит ученых. Со временем ты можешь даже стать аббатисой.

– Тогда мне никогда не выйти замуж и не рожать детей!

– Ну, не аббатисой, так кем-нибудь еще, – смеялся старый рутьер. – Пока учись, а там видно будет.

– Хорошо, папа. Я люблю тебя.

– И я тебя, Беатриса.

Герен… Ну что говорить о нем? Первый советник и лучший друг короля, как и Бильжо с Гартом. Те же привилегии, хоть и монах. Но он еще и рыцарь. Он помог королю организовать новую королевскую администрацию. О нем вспомнили госпитальеры, которых он давно покинул, и теперь он вместе с ними принимал активное участие в переводе денежных средств за границу и обратно, причем в тесном сотрудничестве с городскими купцами. Словом, Герен вел дела короля и заботился о нуждах церквей.

В сентябре двор перебрался в Компьень: требовалась смена обстановки.

– Как твоя Эрсанда? – спросил король, усаживаясь в кресле.

– Отходит понемногу, но память еще свежа, – ответил Герен, садясь прямо на стол.

– Я дам ей замок Робера. Она станет баронессой. А потом мы подыщем ей подходящую партию.

– Настала пора заняться крысенком, Филипп. Зверь далеко, не сможет помешать. А этого припадочного недоумка легко обвести вокруг пальца, если, конечно, за ним не следит его мамочка. А эту хитрую особу не провести, она с ходу раскусит орешек, который мы поднесем ее сыну. Умная бестия! Надо же, привезла своему любимцу жену из Наварры!

– Умная, говоришь? – отозвался Филипп. – Сейчас – может быть, а раньше, когда в ее жилах не просто текла, а кипела кровь ее деда, Гильома-трубадура? Будь она проклята, аквитанская сука!

В это время вошел камердинер.

– Епископ Санса, ваше величество.

– Пусть подождет, у меня совет, – коротко бросил Филипп.

– Он требует. Говорит, вы сами вызывали его.

– Я сказал – пусть ждет! Повторить, или у тебя заложило уши?

– Слушаюсь, ваше величество, – с опущенной головой попятился к дверям камердинер.

– Разве не понимала она, – продолжал Филипп прерванный разговор, обращаясь к друзьям, – что отдает англичанам чуть ли не половину Франции! Чем она думала, где были ее мозги?

– Мозги у женщин всегда в одном и том же месте, король, – усмехнулся Бильжо, – так что думала она в то время, надо полагать, именно этим местом. Что ей Франция, когда ее плоть трепетала в объятиях Генриха Плантагенета!

– Да, Бильжо. Теперь по вине этой глупой самки английский король владеет землями, которые должны принадлежать французской короне. Из-за выходки похотливой южанки Франция потеряла Аквитанию, а это Пуату, Ангулем, Гиень, Овернь, Перигор – центр и юг, от Блуа до самых Пиренеев!

– Для того чтобы захватить эти земли, королю английскому понадобилось всего лишь снять свои штаны, – глубокомысленно изрек Герен. – Вот как порою можно завоевать царство – вынимая из ножен не тот меч, которым воюют на поле боя, а другой, что висит между ног.

– Женщина правит миром. Она создана мужчине на погибель. По вине «трубадурки» положили свои головы на поле битвы тысячи сынов Франции. И я вынужден объявить поход на земли Плантагенетов, которые обязан вернуть короне Капетингов. Так завещал мне мой отец, человек, преображенный небесной благодатью.

– Вряд ли это будут годы великих битв, Филипп, пока наш враг на востоке, а королевством управляет его недалекий брат, – с сомнением покачал головой Гарт. – На мой взгляд, дальше все должно совершаться дипломатическим путем. Каким именно, догадаться нетрудно. – Он переглянулся с Гереном. Тот кивнул. – Герен подскажет тебе этот путь. А пока возблагодарим Господа, что он своевременно надоумил Генриха упрятать в тюрьму свою властолюбивую женушку. Чего доброго, ее неуемная фантазия побудила бы его к завоеванию всей Франции.

– Это была бы не первая подлость и глупость аквитанки. Вспомним ее безрассудный замысел пойти войной на Тулузу. Ей, видите ли, показалось мало своей территории, и она решила отнять половину земель у своего дяди, графа Тулузского, ссылаясь на то, что эти земли принадлежали когда-то ее деду и этому дяде, а теперь он владеет ими один. Что же вышло из этого похода? Ничего, кроме стыда, не испытал мой отец, когда вынужден был повернуть войско, так и не дойдя до Тулузы. Стыд и позор жгли его еще долгие годы.

– Я мог бы продолжить примеры самодурства сей особы, Филипп, – подхватил Герен. – Не она ли бесновалась, прося супруга безжалостно покарать жителей Пуатье за то, что они организовали у себя коммуну?

– Самодурство? Да это жестокость! Бесчеловечная, ничем не оправданная. А ведь они ее подданные. Даже Клеопатра и Мессалина не позволяли себе такого безрассудства.

– А происшествие в Витри? Бедные горожане! Вся их вина заключалась в том, что ее сестричка Петронилла вздумала влюбиться. И в кого же? В Рауля Вермандуа, женатого на племяннице Тибо, графа Шампани!

– Что же предпринимает обуреваемая похотью Петронилла? – с видимым интересом спросил Бильжо.

– Просит сестру ей помочь. И аквитанская шлюха требует у короля развода для графа. Кто мне скажет, в уме ли была эта взбалмошная герцогиня? С таким трудом удалось помирить графов Вермандуа и Шампани! В результате Тибо стал врагом короля. Итог всему – война! И развязала ее аквитанская безголовая сука!