Максим Дуленцов - Диамат [Роман]

— Ну так уходи.

— Стрелку переставьте — уйду, у мене оглоблей нету, поводьев тожа.

Иванцов спрыгнул с подножки пыхтящего паровоза, подбежал к рычагу, перекинул его с трудом. Машинист осторожно дал ход, и вскоре паровозик, зашипев, остановился в лебеде, затянувшей насыпь тупика.

— Ты, отец, подожди нас тут, мы придем и обратно поедем, заплатим хорошо. Дождись.

— Ага, конечно, сынки, туточки и постою, подожду вас… А куда мне деваться?

Иванцов с Кругловым залегли в буйно разросшейся лебеде у станционного здания. Вечерело. Когда совсем по-августовски стемнело и звезды высыпали на небо, из двери станционного смотрителя вышли двое и направились в ближайший лес. Вернулись нескоро. Иванцов успел подремать, Василий Андреевич — подумать о жизни. Не совсем о жизни, мысли все переходили от тягот, которые он испытывал все последние шесть лет, к Вареньке и счастью, которое не за горами, ждет их в далекой стране, куда скоро поможет им уехать то, что он сейчас делает.

Тут стукнули отворяемые двери вагона, раздались приглушенные голоса. Через какое-то время часть людей, охранявших поезд, взвалив на себя мешки, двинулась к лесу, а часть осталась у вагона, ощерившись штыками, примкнутыми к стволам. Василий Андреевич растолкал Иванцова:

— Миша, все, просыпайся. Понесли куда-то, давай за ними.

Тот со сна повращал глазами, ничего не понял, но покорно, пригнувшись, подался за штабс-капитаном. Шли, казалось, вечность. Люди продвигались по тропинке, Круглову же с Иванцовым приходилось пробираться лесом, перелезая через поваленные деревья, выдираясь из ловушек сушин и зарослей малины с папоротником. Когда пришли на место, свет керосиновых ламп выхватил из темноты полуразрушенную штольню. Просторный вход — подвода войдет — подпирали бревна. Красноармейцы исчезли внутри, а преследователи залегли в крапиве.

— Ну что, Василий Андреевич, сейчас или никогда, — прошептал прапорщик, доставая револьвер.

Круглов покачал головой.

— Миша, что в мешках — мы не знаем. Их там семеро, да с винтовками. Вы надеетесь попасть хоть в кого-нибудь в пещере при свете керосинок? Тут надо обладать чутьем и меткостью Натти Бампо.

— Это кто? — удивленно прошептал Иванцов.

Василий Андреевич хотел было пояснить ему про Фенимора Купера, да тут люди вышли из шахты. Постояли, покурили и двинулись назад. У входа никого не оставили. Василий Андреевич пересчитал: все семеро скрылись из виду.

— Вот теперь пошли, Миша, — скомандовал он и выскочил из крапивы к темной горловине шахты.

Было ни зги не видно, но впереди замаячил тусклый огонек. «Лампу для ориентира оставили», — понял Круглов. Возле лампы лежали полупустые мешки. Василий Андреевич приподнял один — тяжел. Развязал тесемки, засунул руку внутрь и вытащил небольшой кирпичик.

— Золото! — ахнул Иванцов, даже при неровном свете разглядев тусклый блеск. — Там что, везде такие слитки?

Он кинулся развязывать другие мешки. Точно, во всех одно и то же. Прапорщик обнял Круглова:

— Мы богачи, Василий Андреевич!

Кое-как отодрал его от себя штабс-капитан. Он думал, как эту тяжесть вынести. Пока думал — шаги у зева шахты, голоса. Черт, вернулись!

Заметался по камням, на стены наткнулся, а свет приближается, идут. Иванцов за ним как хвост. Прижались к стене спинами, измочили френчи влагой, стекающей под землю. Василий Андреевич достал наган. Бежать некуда, не усмотрел опасности, золото блеском глаза затмило. Теперь только шкурку свою подпорченную дорого продать осталось. Да тянет его рука Иванцова куда-то. Пополз за ним, провалился, локоть отбил, но оказалось, что затаились в дыре, где — непонятно, ничего же не видно.

— Тут какой-то провал, Василий Андреевич, он дальше идет, только осторожнее, не обдеритесь, каменья острые торчат.

Голоса все ближе. Уже можно разобрать отчетливую речь:

— Задохлись все, комиссар, давайте посидим, перекурим. Там еще таскать не перетаскать. По два мешка, больше не берем — дюже тяжело.

— Ладно, сначала надо до леса сносить, чтобы утром на станции не мелькать, потом уже к шахте. За ночь не управимся.

— Да и хорошо, что не управимся. Ночью шахту ни подорвать, ни засыпать. Услышат — подумают: что это за пальба по темноте?

— Днем в самый раз, будто пласты в шахтах подрывают, — послышался другой голос.

— Разумно, товарищ Сидоров. И еще, золота натаскали уже, а охрану у шахты не поставили. Нехорошо. Надо по человеку оставлять тут посменно, заодно и отдохнут.

Иванцов и Василий Андреевич в тесном лазу пещеры бесшумно вздохнули: вот уж попали в передрягу.

Бойцы закончили носить мешки после полудня. Все в поту, отдышались у зева штрека, покурили. Бывший военнопленный Франкль что-то тщательно рисовал на большом листе бумаги химическим карандашом, выспрашивая у местного товарища Сидорова. Парамонов подошел к венгру:

— Что рисуешь, товарищ… запамятовал опять…

— Залка. Матэ Залка. Карта рисую, куда золото прятать, — произнес венгр.

— Зачем тебе карта?

— Ты не рисовать, комиссар не рисовать, придет завтра чех, белый офицер, бой, убить всех — кто сказать, где золото? А карта сказать, — невозмутимо произнес венгр, поправил винтовку и продолжил свое занятие.

Парамонов подошел к Владимиру Павловичу:

— Мадьяр карту малюет, где золото зарыли. Времени у нас мало будет. Поехали, доложимся, пока этот Залка не сдал свою карту в Чека.

— Товарищ Сидоров, пора!

Местный кивнул, взвалил на плечо мешок с динамитом и скрылся в штреке. Остальные поспешили отойти подальше. Когда были на полпути к станции, землю сотрясли два толчка, затем донеслись глухие звуки разрывов. Позже догнал местный.

— Все, с двух сторон засыпало знатно! Хошь копай, хошь взрывай — долгонько придется.

На станции их встретил довольный секретарь партячейки Калашников, размахивая лентой телеграфа:

— Товарищ Лукин, товарищи! Восстание в Ярославле подавлено, вот телеграмма для вас из Перми: груз везите обратно, куда следует.

— Бляха-муха, — только и смог сказать Парамонов. Лукин нервно двигал желваками.

— И еще тут слух идет, царя расстреляли наши в Екатеринбурге.

Стало быть, чехи совсем рядом, сдадут город.

— Не боись, секретарь, отстоим! Бог не выдаст — свинья не съест. Если что — нас тут не было, понял?

Калашников закивал головой. Товарищ Сидоров с рвением, крепко пожал всем руку, помахал кепкой, запачканной шахтовой грязью.

«Теперь про золото знает уж слишком много народу. Как бы не опоздать», — думал комиссар Лукин, провожая глазами маленькую станцию Кизел.

Темнота кромешная. Раньше было слышно, как где-то вода капает, а сейчас вообще ничего. После первого взрыва у Василия Андреевича зазвенело в ушах, второй звона добавил, и сейчас этот надоедливый звон только усиливал беспокойство. Пошарил руками, наткнулся на сукно френча Иванцова. Тот судорожно схватил за руку.