Алекс Хейли - Корни

Вскоре журнал послал меня в Лондон. Англия поразила меня богатством своей истории, и я чуть было не позабыл о работе – целыми днями бродил по этому удивительному городу. Зайдя как-то раз в Британский музей, я увидел нечто такое, о чем когда-то слышал. Это был Розеттский камень. Не знаю почему, но он меня просто зачаровал. В музейной библиотеке я взял книгу, чтобы узнать о нем больше.

Я узнал, что камень этот был обнаружен в дельте Нила. На нем были высечены три отдельных текста: один на греческом, второй на неизвестном языке, а третий был записан древними иероглифами, которые никто не мог расшифровать. Но французский ученый Жан Шампольон тщательно сличил слова на неизвестном языке и иероглифы с понятными греческими фразами и предположил, что это один и тот же текст. Так ему удалось разгадать тайну загадочных иероглифов, которыми была записана древнейшая история человечества.

Меня увлекла идея ключа, открывающего дверь в прошлое. Я чувствовал, что она очень важна для меня лично, но пока не понимал почему. Когда я возвращался на самолете в Соединенные Штаты, мне все стало ясно. С помощью языка, сохранившегося на камне, французский ученый расшифровал неизвестную историю, опираясь на нечто такое, что было ему известно. Аналогия была очевидна: в устной истории, которую день за днем рассказывали на крыльце дома в Хеннинге бабушка, тетя Лиз, тетя Плас, кузина Джорджия и другие, были неизвестные мне странные слова и звуки, переданные Африканцем. Я начал думать о них. Африканец говорил, что его имя – Кинте. Гитару он называл «ко», реку в Вирджинии – «Камби Болонго». Звуки были странные, резкие, в словах преобладало «к». Слова могли измениться при передаче из поколения в поколение, но они сохранили фонетическое сходство с определенным языком моего африканского предка, который стал семейной легендой. Самолет из Лондона шел на посадку в Нью-Йорке, а я думал: что же это за африканский язык? И смогу ли я когда-нибудь это узнать?

Прошло более тридцати лет. Из старых дам, которые рассказывали мне семейную историю на крыльце дома в Хеннинге, в живых осталась только кузина Джорджия Андерсон. Бабушка умерла, ее сестры тоже. Кузине Джорджии было уже за восемьдесят. Она жила с сыном и дочерью, Флойдом Андерсоном и Беа Нили, в доме 1200 по Эверетт Авеню в Канзас-Сити, штат Канзас. Я не видел ее несколько лет, хотя раньше бывал у них часто, когда помогал моему политически продвинутому брату Джорджу вести свою кампанию. Джордж служил в авиации, затем окончил колледж Морхауз, а потом юридический факультет университета Арканзаса. А после решил стать сенатором от штата Канзас. В ночь его победы все смеялись над тем, что выиграть ему удалось только благодаря… кузине Джорджии. Ее сын, Флод, руководил избирательной кампанией. Пока он проводил митинги и встречи, наша любимая седовласая, жизнерадостная кузина Джорджия вела свою кампанию на улицах города. Она стучала своей тростью в двери разных домов, совала им фотографию своего внучатого племянника и заявляла:

– В этом парне есть такая цельность, какая вам и не снилась!

Теперь я снова летел в Канзас-Сити, чтобы встретиться с кузиной Джорджией.

Мне никогда не забыть, как она отреагировала, когда я заговорил о семейной истории. Морщинистая и хрупкая, она подскочила в своей постели. Голос ее снова обрел силу, и мне показалось, что я опять на крыльце нашего дома в Хеннинге.

– Да, парень, этот Африканец говорил, что его зовут Кинте! Гитару он называл «ко», реку – «Камби Болонго»… И он пошел в рощу срубить дерево для барабана, а там его схватили!

Кузина Джорджия так погрузилась в старинную семейную историю, что нам с Флойдом и Беа с трудом удалось успокоить ее. Я объяснил, что пытаюсь узнать, откуда привезли нашего Кинте, а это помогло бы нам понять, из какого мы племени.

– Молодец, парень! – воскликнула кузина Джорджия. – Твоя милая бабушка и все они – они все с небес взирают на тебя!

Эта мысль поразила меня в самое сердце…

Бог мой!

Вскоре я отправился в Национальный архив в Вашингтоне и сказал библиотекарю, что меня интересуют сведения по округу Аламанс, Северная Каролина. Мне хотелось увидеть данные переписи, проведенной сразу после гражданской войны. Мне принесли микрофильмы, и я принялся просматривать пленку. Перед моими глазами разворачивался бесконечный парад имен, записанных старомодным почерком переписчиков XIX века. Я просмотрел уже несколько пленок, устал и вдруг с изумлением увидел знакомые имена: Том Мюррей, черный, кузнец… Ирена Мюррей, черная, домохозяйка… А дальше следовали имена старших сестер бабушки, тех самых, которых я много раз видел на крыльце дома в Хеннинге. Элизабет, 6 лет – это же моя тетя Лиз! А бабушка во время переписи вообще еще не родилась!

Не думайте, что я не верил рассказам бабушки и всех остальных. Моей бабушке невозможно было не верить. Но так удивительно было видеть их имена в официальных документах.

Когда я жил в Нью-Йорке, ездил в Вашингтон регулярно. Посещал Национальный архив, Библиотеку Конгресса, библиотеку Дочерей американской революции. Везде черные библиотекари, узнав о цели моих поисков, с большим энтузиазмом помогали мне найти информацию. В 1966 году благодаря множеству изученных источников я смог восстановить по крайней мере основные моменты нашей драгоценной семейной истории в Америке. Я все отдал бы за возможность рассказать об этом бабушке! Но потом вспомнил слова кузины Джорджии и понял, что и она, и все они действительно смотрят на меня с небес.

Теперь нужно было разобраться в тех странных африканских словах, которые, как мне рассказывали, произносил наш африканский предок. Было очевидно, что нужно связаться с настоящими африканцами – причем с самыми разными, поскольку в Африке огромное множество племен, имеющих собственные языки. Так как я жил в Нью-Йорке, мне в голову пришло посещать офис Организации Объединенных Наций. Я ездил в лифтах, высматривал среди спешащих по коридорам людей африканцев. Заметить их было нетрудно. Я останавливал каждого и спрашивал, не знакомы ли ему такие звуки. За пару недель успел поговорить с парой дюжин африканцев. Они останавливались, смотрели на меня, слушали, но слов не узнавали. Я не винил их – едва ли я мог произнести слова на языке моего африканского предка правильно, без акцента уроженца штата Теннесси.

Подавленный неудачей, я обратился к своему давнему знакомому Джорджу Симсу, вместе с которым рос в Хеннинге. Джордж – прирожденный исследователь. Через несколько дней он послал мне список из десятка имен специалистов по африканской лингвистике. Больше всего меня заинтересовал бельгиец, доктор Ян Вансина. Он закончил факультет востоковедения и африканистики Лондонского университета, долго жил в африканских деревнях и написал книгу «Устная традиция». Я позвонил доктору Вансина – он преподавал в Висконсинском университете – и договорился о встрече. В среду утром я вылетел в Мэдисон, штат Висконсин. Мне хотелось узнать, означают ли что-то эти странные фонетические звуки… Я даже не представлял, удастся ли мне продвинуться в моем расследовании.