Эптон Синклер - Жатва Дракона

Сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт должен был понять это более четко, потому что в прежние годы он ассоциировался с левыми и имел возможность наблюдать, насколько они вероломны и безответственны.

Седди знал о прошлом Ланни, но это его не беспокоило, потому что оно соответствовало привычной закономерности в общественной жизни Европы. Один бывший социалист Рамсей Макдональд стал премьер-министром Великобритании, и полдюжины таких людей стали премьер-министрами Франции в течение прошлого поколения.

III

Ланни написал доклад в Вашингтон, а на следующее утро прилетел в Париж, а во второй половине дня представил свое письмо Элен де Портес в её просторной и элегантной квартире на площади дю Пале Бурбон через дорогу от места заседаний Палаты депутатов. Здесь она довольно откровенно жила со своим ее любовником премьером, и парижские остряки изощрялись, говоря, что fleur-de-lis (лилия) , национальный цветок Франции, превратился во fleur-de-lit , цветок постели. Элен победила свою соперницу Жанну де Круссоль. Но этот триумф не принёс ей счастья, потому что ее любовник взял курс, прямо противоположный тому, что желала она. Элен была ярой сторонницей "Мюнхена", тогда как в кабинете Рейно были его противники, в том числе Даладье, его ненавистный соперник, министр национальной обороны, самый мощный пост во время войны.

Так что постель, о которой так шутили, не была усыпана розами. Или, во всяком случае, в розах было много шипов. Графиня, женщина на пятом десятке, властная и настойчивая, замучила любовника протестами и доводами. Она замучила Ланни в ходе продолжительного разговора, в котором она обсуждала членов новообразованного Кабинета и рассказывала об их преступлениях и просчётах. Она была нервной и взвинченной, курила сигарету за сигаретой и была настолько ослеплена ненавистью к своим политическим оппонентам, что, по-видимому, не могла разглядеть любые недостатки, существовавшие в нацистской Германии. Так было в Париже. Ропот гражданской войны заглушил звуки пушек на линии Мажино.

Эта деятельная политическая особа обвинила британцев. Они не оценили позицию Поля Рейно, который был практически узником bellicistes , партии войны. Это Уикторпу и его друзьям следовало сделать первый шаг, потому что у них в руках все еще был кабинет и премьер-министр. Вместо этого они пытались возложить это на своих французских друзей, которые были гораздо более уязвимы нападкам врагов, как внутренних, так и внешних. Она попросила Ланни объяснить ей, что не позволило Чемберлену действовать. Но в самом деле она не хотела слушать. Она ворвалась в разговор, прежде чем он успел произнести три предложения, и стала ругать Жоржа Манделя, еврея, и других анти-нацистов в кабинете министров, а затем про-нацистов, которые отсутствовали в кабинете. Лаваля, Бонне, Фландена, которые строили интриги против Поля, не учитывая его трудностей. Бедный маленький человек, он был задавлен возложенным на него бременем, ему приходилось принимать сонные порошки, а его общественная жизнь была такой отвратительной, несовместимой с дружбой, с любовью, со счастьем и даже с чувством собственного достоинства. Ничто, кроме преданности Франции и глубокой заботы о ее благополучии, заставило графиню де Портес иметь какое-либо отношение к политике. Но теперь мечта ее жизни вернуться в прекрасное поместье недалеко от Марселя, которое построил ее отец.

Но мсьё Бэдд приехал из Лондона, чтобы повидаться с ней, и она это оценила, и намекнула ему, что предпринимается последнее усилие на этот раз через Брюссель. Элен обратится к мудрому и самому лучшему Полю. Но Ланни следует побеседовать со Шнейдером, де Брюином и де Венделем и посмотреть, какое влияние они могут оказать, и какой шанс может быть для кабинета умиротворения, если Поль согласится выслушать разумные предложения. Ланни снова пошел по кругу и еще глубже проник в язву, которая разъедала сердце la belle Marianne . Он вернулся в свой отель и исполненный сознания долга написал еще один доклад:

"Я боюсь, что это сообщение устареет до того, как оно дойдет до вас. Умиротворители предпринимают последнее усилие чрез короля бельгийцев, который боится потерять свой трон, если начнется настоящая война. Все монархи малых стран боятся того же самого, но не осмеливаются выступить вместе. Теперь король Леопольд ждет ответа Гитлера, но вот вопрос, кем будет доставлен ответ, Риббентропом или Вермахтом".

IV

Ланни телеграфировал своей матери, что находится в Париже, и получил почту, отправленную из Бьенвеню. От Монка больше ничего не было, но была записка, подписанная "Брюгге", что означало Рауля Пальму. Во время последнего визита Ланни узнал, что рабочая школа в Каннах была закрыта. Некоторые из учеников ушли в армию, а другие, коммунисты, ушли в "подполье". Он не знал, где находятся Рауль и его жена, и боялся спрашивать. Теперь появилась записка, написанная кодом, которому Ланни научил своего друга: "Я натолкнулся на то, что может оказаться предварительными эскизами Доре для его иллюстраций к произведению Данте Ад , и я подумал, что вам может быть интересно изучить их и установить их подлинность". Это означало, по-видимому, что Рауль был в какой-то серьезной беде и нуждался в помощи Ланни. Он дал свой адрес в одном из индустриальных районов, которые образуют темное и грязное кольцо вокруг la ville lumière .

Ланни был рад получить известие от этого испанского социалиста, который в прошлые времена служил во Франции тем, чем Рик служил в Англии. Они доводили до общественности важные новости. Ланни написал, назначив место встречи на улице на Монмартре, куда приходили разные люди, художники из богемы и состоятельная публика, которая им покровительствовала. Ланни шёл по другой стороне улицы и видел, как подходит его друг, и никто не следит за ним. Рауль знал всё о мерах предосторожности. Они встретились, прошлись по глухим улочкам и пообедали в уединённом кафе. Адом оказался концентрационный лагерь на юго-западе Франции, где бессердечное правительство содержало десятки тысяч беженцев, бежавших от палачей и мучителей Франко. С момента падения испанского республиканского правительства прошло более года, но французские политики все ещё отказывалось впустить во Францию иностранных "красных". Их не трогало, что эти интернированные были самыми решительными противниками нацизма на континенте, тысячи из них были солдатами с боевым опытом, которые жаждали больше всего на свете попасть на фронт и сражаться с гитлеровцами. Но нет, они были "политически неблагонадёжны", и даже французы, которые боролись за свободу Испании, не допускались до ответственных постов в борьбе за жизнь la patrie . Класс был больше, чем страна!