Эптон Синклер - Жатва Дракона

– Могу ли я спросить, мистер Зиберт, как вы узнали, что я здесь?

– Я знаю лиц, проживающих в этом пансионе, и слышал, как они говорили о вас. Это заставило меня прочитать то, что вы написали, и теперь я прошу оказать мне честь выслушать моё почтение. Так случилось, что я много путешествовал по миру, и у меня есть опыт, который вы, возможно, найдете подходящим для своего пера. Именно поэтому я прошу вас простить это необычное обращение.

Был момент, когда результат висел на волоске. "Ну, действительно, мистер Зиберт ..." – начала обеспокоенная леди.

– Уверяю вас, вы найдете во мне уважительного человека, и я обещаю не тратить много вашего времени. Мне не потребуется много времени, чтобы дать вам представление о моей истории, и я предлагаю её совершенно свободно. Я должен ясно заявить, что я человек, который преуспел в этом мире, и история о том, как я это сделал, решительно отличается от обычной.

Леди, пытающаяся писать для популярных журналов, не может не знать об ограниченности своего опыта, и если ее не зовут Джейн Остин, она не может оставаться в атмосфере званых чаепитий и не более того. Лорел Крестон ответила: "Вы очень любезны, сэр. Когда вы хотите зайти? "

– Я в вашем районе, и был бы рад приехать сейчас, если вы позволите. Я обещаю уйти, как только вы скажете мне, что у вас есть другие дела.

И женщина, чувствуя себя восхитительно смелой и нетрадиционной, ответила: "Вы можете прийти, сэр".

XI

Она вышла в гостиную пансиона, одетая в сшитый на заказ шерстяной коричневый костюм. Он увидел, что она маленькая, довольно красивая, с карими глазами и каштановыми волосами. Она носила очки и была довольно бледна, как будто слишком долго сидела в закрытом помещении суровой берлинской зимой. Она увидела мужчину крепкого телосложения, с широкими плечами, бычьей шеей и руками, очевидно, привыкшими к грубой работе, с темными коротко стрижеными волосами на круглой голове, которую он склонил к ней с почтением. Она решила, что он очень немецкий, но не могла ни о чём больше догадаться. Она ожидала встретиться с интеллектуалом, и здесь, похоже, был моряк или что-то в этом роде, и что он мог понять в ее замысловатых историях о богатых праздных американцах? Она устремила на него пару встревоженных умных глаз и приготовилась открыть для себя что-то новое в этих чужих и явно пугающих людях.

Он сел на стул в нескольких шагах от нее и не наклонился к ней, а сложил руки перед собой и начал говорить на слегка запинающемся английском и таким тихим голосом, что она едва могла его услышать. – "Мисс Крестон, как я мог понять из ваших рассказов, моя попытка установить контакт должна показаться вам странной, но я также знаю, что вы разбираетесь в людях. Вас гипнотизируют проблемы личности, вы внимательно следите за людьми и пытаетесь понять, что действительно ими двигает. Часто их мотивы бывают не самыми высокими, и чтобы не слишком сильно расстраиваться, вы учите себя улыбаться их притязаниям. Это правда, не так ли?"

"Я должна сказать, что это разумное предположение обо мне", – ответила чопорная леди.

– Я надеюсь, что вы примените свои психологические приёмы к нынешней ситуации. Незнакомец из совершенно другого мира, человек, который прожил тяжелую и трудную жизнь. Но у него есть фундаментальные человеческие качества, целостность духа и моральная добросовестность, которую где угодно можно распознать и чтить. Я надеюсь, что вы найдете во мне эти качества.

– Продолжайте, мистер Зиберт.

– Я начал работать мальчиком и очень мало учился, но я читал всякий раз, когда у меня была возможность. История, философия, поэзия, все, что попадало мне в руки. То, что я собираюсь сказать, не должно демонстрировать мой литературные навыки, а имеет гораздо более важную причину. Были времена и места, когда ученые и мыслители считали желательным говорить притчами, использовать метафоры, исторические аллюзии, ссылки на древнюю мифологию и религии.

Эту заученную речь Ланни Бэдд втолковал своему другу, и он знал её почти наизусть. – "В истории Рима, мисс Крестон, были два брата, которых звали Гракхами, их рассказ был рассказан Плутархом, вы случайно об этом не помните?"

– Боюсь, я забыла своё классическое образование, мистер Зиберт.

– Тогда давайте перейдем к истории Виргинии. Вы читали что-нибудь о Патрике Генри?

– Конечно.

– Он произнес речь, я не могу утверждать, что прочитал ее, но там есть одна фраза, семь слов, которые мне говорили, знает каждый школьник в вашей стране. Не произносите эти слова, а просто скажите, что вы знаете их.

– Я их хорошо знаю.

– Подумайте о них немного, но не как в школе, а как о реальности этого часа.

Странный посетитель сделал паузу, чтобы позволить леди, рожденной недалеко от Виргинии, сказать себе: "Дайте мне свободу или дайте мне смерть". Затем он продолжил: "Вот из таких чувств создается великая литература, возможно, не такая, которая популярна в журналах. Но она затрагивает глубочайшие чувства человеческой души, и она призывает ко всему лучшему и самому благородному в нас. Вы знакомы с поэзией лорда Байрона?"

– Конечно.

– Он написал сонет о старинном замке, который стоит на озере в Швейцарии. Не помните ли вы его, случайно?

– Да, я думаю, что да.

– Первые слова: 'Свободной Мысли вечная Душа'. Может показаться, что я устраиваю вам экзамен, но есть определенные причины для такого моего выступления. Посетитель осмотрел гостиную пансиона. Еще один Berliner Blick !

– Полагаю, я понимаю, что вы имеете в виду, мистер Зиберт.

– Напомните себе первые две строки сонета, если сможете. – Он подождал, пока она мысленно повторит:

Свободной Мысли вечная Душа,

Всего светлее ты в тюрьме, Свобода!

Затем он продолжил: "У каждой нации есть свои стихи, связанные с этой высокой темой, и когда мы ее читаем, в нас что-то шевелится, и у нас возникает чувство единства с поэтом. Вы может вспомните, что в последней строчке этого сонета есть слово 'Бог'. Я не религиозный человек, но у всех нас есть чувство идентичности с Вселенной. Вы знаете отношение Вордсворта, без сомнения".

– Он - поэт, которого я хорошо знаю.

– Он любил природу и отождествлял себя с ней каким-то пантеистическим образом, это был вопрос чувства, инстинкта, который он вряд ли смог бы оправдать своим разумом. Он был счастлив, когда находился на открытом воздухе, гуляя среди любимых им красот природы, которые приносили пользу его здоровью, и в то же время давали темы его стихов. Он избегал часто посещаемые места. Вы помните, он писал: 'Чрезмерен мир для нас'.

Снова говоривший остановился, и его глаза бродили по комнате с тремя дверьми и множеством оконных штор. Может быть там и не было подслушивающего устройства, но кто мог быть уверен?