Бямбын Ринчен - Заря над степью

Чамбай поклонился на все стороны и под гром аплодисментов сошел со сцены.

После Чамбая выступил Ван-старший. Его жизнь прошла в Монголии, он занимался огородничеством во владениях Ламын-гэгэна. Он дополнил рассказ Чамбая об успехах их артели, красочно обрисовал, как они добиваются больших урожаев овощей, и дал обязательство повысить урожайность.

— Партия призывает нас работать еще лучше и помочь советскому народу в воине с фашизмом. Мы обещаем удесятерить свои усилия. Я, китаец, верю: победа Советского Союза над фашизмом ускорит освобождение и много народа от гнета японских империалистов и гоминдановцев, — сказал в заключение Ван.

На трибуну поднялся семидесятитрехлетний торгут Джамц. Оглядев зрительный зал, он сказал:

— Друзья! Мне в этом году исполнилось семьдесят три года. Немало всего повидал я в жизни, хлебнул горя с избытком. Но никогда и не поддавался унынию. И вот сегодня я стою на этой золотой трибуне и нижу счастливых людей. Наш добросовестный труд окружила почетом вся страна. Я испытываю такую радость, что мне даже трудно говорить. В двадцать первом году было у меня всего-навсего семь лошаденок, пять коров и пяток коз. Революция освободила нас от феодалов, и за двадцать лет я увеличил свое стадо до девятисот голов. Как мне удалось добиться такого большого прироста? Хорошим уходом, умелым выбором пастбища. Летом я нас на склонах гор, на горных лугах, в холодке. Перегоняя скот в открытую степь, я старался выбирать ложбинки и балочки, где солнце не сжигает трав. Зимой выбирал места потеплее, укрытые от холодных ветров, где летом был хороший травостой. И всегда старался выбирать такое пастбище, чтобы вода была под рукой. Расспрашивал стариков, какую траву какой скот любит в разное время года, и сам наблюдал. Вот почему скот у меня тучен и умножается из года в год. Народная революция принесла счастье и в мою юрту. Рядом с бурханом я поставил портрет Ленина. Это он открыл нам дорогу к счастью. Я, старый монгол, все думаю, как помочь великому другу — народу Советского Союза победить врага. Мы находимся в глубоком тылу и должны своим трудом помочь советскому народу ковать победу, все силы мы должны напрячь, чтобы Красная Армия утвердила счастье людей на земле. Теперь расскажу вам, как я доехал сюда. Из сомонного управления прислали за мной нарочного. Он мне сказал, чтобы я собирался в столицу на совещание знатных скотоводов. Показалось мне далековато, и по недомыслию своему хотел я послать вместо себя старшего сына. Но мне сказали, что я должен обязательно ехать сам. И вот я за двое суток отмахал верхом одиннадцать уртонов. Потом пересел в машину и прикатил в Улан-Батор. С непривычки у меня сначала голова было разболелась от бензинного духа. Но, в общем, доехал благополучно, без всяких приключений. И вот сейчас я вместе с вами радуюсь на совещании нашим успехам. И хочется мне сказать во весь голос: да здравствует наш народ, наша партия и правительство! Да здравствует победа Советской страны над врагом!

Аратка Алима из сомона Дэлгэрхангай Южногобийского аймака говорила просто, словно вела дружескую беседу:

— До самой революции мы с мужем батрачили. Муж пас чужих лошадей, а я — овец. Шерсть нанималась бить. Сколько шерсти прошло через эти вот руки! — Алима подняла кверху натруженные руки. — Наверно, с гору и уж никак не меньше вот этого громадного дома, в котором мы заседаем. К двадцать пятому году заработали мы с мужем всего двух верблюдов, трех лошадей да четырех овец. А теперь у нас двести девяносто семь голов скота. Места у нас травой скудные. По травинке насобирала я за лето семнадцать килограммов сена. Скот сама пасла. На обоих стойбищах мы с мужем построили два каменных загона на двести голов каждый. Скотины-то ведь прибавляется. Колодец свой вырыли. В этом году я помогала соседям в стрижке, остригла две сотни овец, двести двадцать коз и полсотни верблюдов. Всю шерсть мы с мужем сдали в кооператив. Кроме того, в помощь фронту я собрала в степи тридцать пять килограммов шерсти, оставленной скотом на колючках и на сучках саксаула. За все это признали меня передовой скотоводной и вот послали на это совещание. Вы и сами хорошо знаете, как тяжела работа скотовода. Нет покоя ни днем ни ночью, ходишь за скотом и в жгучий холод, и в палящий зной. Скот — он заботы требует. Я кормлю молодняк три раза в день. Солнышко еще только поднимается, а скот у меня уже на пастбище. И бережем мы его, летом мяса не пробуем, на одной молочной пище живем. Вот стадо-то и растет. А у тех, кто и летом режет скот наперегонки с волками, никогда стадо расти не будет. Да что много говорить! Вы все знаете, как скот растить. Вовремя нужно позаботиться, чтобы подстилка была теплая, чтобы загон и кошару не продувало ветрами. Колодцы нужны. И пастбища выбирать умеючи, и пасти надо с толком, с расчетом, следить надо, чтобы сильная скотина не оттесняла слабую от лучших мест. А главное — заботливый уход. Вот и все, что я хотела сказать.

А вечером того же дня Джамц с восхищением рассказывал Ширчину: советский посланник, оказывается, умеет читать по-монгольски.

— Сижу я в президиуме с ним рядом и вижу: берет он монгольскую газету. Я к нему поближе подвинулся. Он прочитал мне шепотом сообщение Совинформбюро и спрашивает: "Правильно я читаю?" А ведь я-то неграмотный! Стыдно стало! Сколько лет на золотой земле-матери прожил, а читать так и не научился. А советский посол по-нашему читать умеет, — радовался старик.

Ширчин тоже выступил на одном из заседаний. Он рассказал о своей жизни с малых лет, о том, как служил в армии богдо-хана. Много бед пережить пришлось. Лишь народная революция, сказал он, открыла для меня и моих детей истинный путь к настоящей жизни. Радостно сознавать, что труженик в нашей стране стал первым человеком.

В перерыве к Ширчину подошел молодой человек в военной гимнастерке, он сказал, что его хочет видеть маршал Чойбалсан, и провел взволнованного Ширчина в комнату для президиума. Маршал стоял у окна, курил и о чем-то вполголоса разговаривал с Цэдэнбалом.

— Здравствуйте, Ширчин-гуай! Прошу садиться, — указал маршал на кресло за круглым столом. Он предложил Ширчину закурить и задал по монгольскому обычаю традиционные вопросы: тучен ли у него скот, хороши ли зимние пастбища.

— Меня очень заинтересовало ваше выступление, — сказал он. — Вы рассказывали на совещании о походах на Улясутай, Кобдо, о том, как вы воевали под командованием Хатан-батора против частей китайских милитаристов. Как только окончится совещание, расскажите, пожалуйста, о тех временах моему секретарю, он запишет все это. Можно?

— Хорошо, я постараюсь припомнить. Трудно тогда было служить в цириках. Вооружены мы были плохо, кормили нас чем попало. Цирики народной армии и представления не имеют, как служилось нам при феодалах, сколько обид вытерпел беззащитный народ от угнетателей… Есть у меня, маршал-гуай, одна просьба…