Бямбын Ринчен - Заря над степью

Пока они шли в палатку, он рассказал ему о лагерных порядках, о командире десятка Шамбе, который раньше был шаманом, и о солдатах, которых юноша только что видел.

От этого старика Ширчин узнал, что наступление на Улясутай отложено до благоприятного дня, который должен быть предсказан астрологами. А пока военных учений не проводится, солдаты вооружены плохо. Правда, полковник Джамсаранджаб носит маузер в деревянной кобуре, отделанной серебром, по у командиров десятков есть только шашки, китайские мечи или немецкие кинжальные штыки. Некоторые солдаты вооружены кремневками, китайскими ружьями старого прусского образца. У большинства же, кроме кнутов и монгольских ножей, вообще ничего нет. Благоприятный день, по предсказанию астрологов, наступает послезавтра. В ожидании этого дня каждый проводит время как может: одни шатаются в окрестных аилах, другие бродят как неприкаянные от палатки к палатке, третьи днем отсыпаются, а ночью тайком исчезают куда-то.

Ширчину впервые в жизни довелось наблюдать такое сборище самых разных людей. Он с интересом присматривался, жадно слушая все, что говорили вокруг. Вот командир десятка Шамба поменялся с солдатом седлами. В палатке он положил седло передней лукой к северу, сделал из теста четыре чашечки, наполнил их маслом и зажег перед седлом четыре лампадки и четыре курительные свечи. Потом встал на колени, открыл какую-то небольшую книжечку и, привязав к седлу бабку, речитативом начал читать молитву освящения тороков:

В одной из палаток старый солдат рассказывал собравшимся у очага товарищам разные побасенки. Он говорил, будто бы у подруги хутухты есть два ящика чудодейственных иголок, которые могут превращаться в непобедимых железных солдат.

— Рассказывают, что иголки те по ночам тихо звенят, переговариваются на своем языке: скоро, мол, гэгэн выпустит нас из ящика и пошлет против черномундирных китайских солдат, скоро ли мы разгромим их?

— А кто это слышал? — спросил Ширчин.

— Кто слышал? Люди слышали! — тоном, не терпящим возражений, отрезал солдат и продолжал: — Говорят, что ящик с железными солдатами есть, и у Югодзыр-хутухты. И, когда придет время, они выйдут защищать свою родную землю, — убежденно закончил солдат.

Его поддержал рябой боец. Он рассказал, как один из послушников Югодзыр-хутухты, воспользовавшись отсутствием своего учителя, открыл его ящик. Иголки рассыпались по земле и превратились в маленьких железных солдат. Тоненькими голосами они спросили: "Куда идти? На кого нападать?" И пока растерявшийся послушник глазел на них, солдат становилось все больше и больше. Послушник в испуге закричал: "Он вы, идите обратно в ящик!" Но железные солдатики построились в десятки и превратились в настоящих больших солдат. Тут, к счастью, вернулся учитель и загнал их обратно. Если бы он вовремя не появился, могла бы приключиться большая беда.

Подошел Шамба.

— Встретился я однажды с гонцом на монастыря Ламын-гэгэна, — начал он. — По его словам, выходит, что нашу землю благодаря стараниям богдо-гэгэна надежно охраняют владыки неба и земли. Китайский войска хотят снова завоевать Монголию, чтобы опять подчинить ее маньчжурскому императору. Они каждый вечер подходят к границам Монголии и там ночуют. Но нас защищают владыки нашей земли, и потому ночью чудотворные силы отдаляют войска чужеземцев на один переход. И так каждый день: к вечеру они подходят к границе Монголии, а утром — снова от неё далеко. И длится это уже долго. Пока нам помогают мудрые ламы, китайские войска нам не страшны, — закончил свой рассказ Шамба, окруженный доверчивыми слушателями, с восхищением взиравшими на него.

Ширчин пробыл в военном городке всего два дня, а успел наслушаться уже обо всем: и о чертях, и о духах, и о шаманах, и о мудрых ламах, и о многом другом, о чем прежде и понятия не имел. Но новобранцы рассказывали не только о чудесах, говорили здесь и о тяжелой, полной лишений жизни народа, об алчности нойонов, о лицемерии хутухт и мздоимстве чиновников, о нещадной эксплуатации монгольских аратов китайскими купцами. Эти рассказы рождали в душе юноши неодолимую ненависть.

Старый солдат, служивший с Ширчином в одном десятке, уверял, что китайцев грабить не грех. А вот монголов трогать нельзя, даже богатых.

В те времена так думал не только старый солдат. Темным людям, ожесточенным беспрерывной нуждой и голодом, казалось, что все беды идут из Пекина. А как же! Нойоны все свои звания и награды получали из Пекина. Они полностью зависели от китайских ростовщиков, которые давали им деньги в долг под большие проценты. А расплачивался за них народ.

Но вот нойоны перестали ездить в Пекин к маньчжурскому императору за чинами и наградами. На ханский престол сел богдо-гэгэн, который сам раздает теперь им награды и титулы. Ламы уверяли, что стоит изгнать китайских чиновников и солдат, и для всех монголов наступит счастливая жизнь. И как было не верить этому, если за спиной у каждого солдата стоял лама — его духовный наставник, день и ночь внушая ему, что только великий хан может спасти народ от всех несчастий, бед и болезней. Как было не верить, если на помощь бесчисленным ламаистским бурханам приходили владыки земли и вод, олицетворявшие таинственные силы природы, а ламам помогали одурачивать народ тысячи шаманов?

Темные люди в те времена считали: грамотность — удел немногих счастливцев, и слепо верили ламам, которые внушали им, что учение живого бога — богдо, являющегося главой государства и религии, есть высшее проявление божественной мудрости.

Маньчжурская армия под зеленым знаменем, охранявшая Улясутайскую крепость, растаяла, как степной мираж. Правитель засагтханского аймака ругал примчавшегося к нему Гомбосурэн-вана, обвиняя его в дезертирстве, и Гомбосурэн вынужден был вернуться в Улясутай с приказом взять крепость и изгнать оттуда маньчжуров. Командующий засагтханского аймака боялся принимать решительные меры, так как ждал опасности со всех сторон, но все же распорядился вывесить в торговой части Улясутая и в военном городке объявления на маньчжурском и китайском языках, призывающие зеленознаменную армию сложить оружие. В них говорилось, что тех, кто перейдет в торговую часть города добровольно, репрессиям подвергать не будут. Но те, кто в нарушение приказа осмелится остаться в военном городке, пусть пеняют на себя: кто прав, кто виноват — разбираться будет некогда, все будут строго наказаны.