Бямбын Ринчен - Заря над степью

Гомбосурэн со страхом ждал, нем кончится эта затея. Но, к его удивлению, уже через два три дня зеленознаменная армия перестала существовать.

Еще совсем недавно это были воинские части, радовавшие глаз дисциплиной, выправкой и отличной боевой выучкой, что особенно ярко проявилось на смотру, когда они маршировали под цветными знаменами. А спустя всего несколько дней они перестали подчиниться приказам своих командиров и, побросав оружие, добровольно перешли в торговую часть города. От всего маньчжурского воинства и крепости остались лишь командующий Гун, амбань Юань да небольшая группка офицеров и солдат.

В ото время из столицы снова прибыли гонцы, которые доставили новый приказ Ургинского правительства. Монгольские руководители, командующий Гомбосурэн-ван и министр Гургэджаб в кратчайший срок должны бы очистить Улясутай от маньчжурских войск и всех маньчжурских чиновников. Далее предлагалось на девятый день новолуния одиннадцатого месяца в час Лошади устроить церемонию по случаю возведения богдо-гзгэна на престол Монголии.

Ханы засагтхаиского и сайннойонханского аймаков, ранее подчинявшиеся улясутайскому командующему, объявили призыв в армию и подтянули войска к городу.

Наступило девятое число одиннадцатого месяца. Жители Улясутая с утра собрались у резиденции монгольского министра. Колонны монгольских войск шли с развевающимися знаменами. На улицу вынесли стол с курительными свечами. В час возведения богдо-гэгэна на ханский престол все собравшиеся трижды поклонились в сторону Урги. Раздался грохот салюта.

По окончании церемонии в честь торжества было устроено для всех угощение. Разносили чай, печенье, финики и другие сладости. Многие без стеснения набивали сластями карманы и завязывали в платки финики, чтобы попотчевать своих домашних. Провозглашение Монголии независимым государством радовало всех. После окончания торжества трубач протрубил в большую белую раковину. Монгольский министр Гургэджаб и командующий Гомбосурэн сели на коней и повели войска к военному городку. За ними на лошадях и верблюдах двинулись приехавшие в город араты. Охрана военного городка при виде столь внушительной массы испугалась и без сопротивления открыла крепостные ворота.

Топот конницы и громкое "ура", дружно подхваченное всеми, грозным эхом прокатилось по крепости. Маньчжурский командующий Гуй в панике выбежал на улицу и упал на колени перед Гургэджабом, восседавшим на коне. Он слезно умолял пощадить его, ничтожного червя.

Гургэджаб не мог спокойно смотреть на унижение своего побратима. Он спрыгнул с коня, поднял Гуя и стал его успокаивать. Толпа зашумела: слыханное ли дело проявлять к побежденному врагу такое милосердие?

Гул возмущенной толпы поверг маньчжура в неописуемый ужас. С необычным проворством он ринулся в ставку и дрожащими руками передал в руки победителя свою печать.

Но Гургэджабу не доставила, видимо, никакой радости столь поспешная капитуляция врага.

— Прошу извинить меня, мой дорогой старший брат, что, подчиняясь обстоятельствам, я вынужден принять от вас эту печать. Я осмелюсь посоветовать вам, не теряя времени, переехать в торговую часть города и поселиться по соседству с русским консульством. Там вам будет гораздо спокойнее.

С улицы доносились ликующие крики толпы. Гуй вздрогнул:

— Хорошо, хорошо, я так и сделаю. Я прошу только выделить караул для охраны. Толпа может сделать со мной все, что угодно.

— Ничего, не волнуйтесь. Это Гомбосурэн с войсками направился к резиденции министра Юаня, — успокаивал Гургэджаб-ван бывшего командующего маньчжуров.

— Дорогой брат, не разрешите ли вы мне взять с собой собольи меха, которые я с таким трудом приобрел в Урянхайском крае, — постепенно смелея, попросил Гуй.

— А сколько их у вас?

— Если на деньги считать, то на четыре тумэна [126] Тумэн — десять тысяч. будет, — ответил Гуй.

Гургэджаб задумался. Гуй с нетерпением ждал его ответа, искоса посматривая на окружавшую Гургэджаба свиту. Никто из них не знал маньчжурского языка, но лица их были хмуры. Им, видимо, не по душе была затянувшаяся беседа их начальника с Гуем на непонятном языке. Наконец Гургэджаб сказал:

— Если меха находятся не здесь, а у вас дома, можно будет их оставить. Но услуга за услугу. Ветер может перемениться, тогда, я надеюсь, мой старший брат не забудет меня, я ведь всегда служил вам верой и правдой.

— Ну конечно! — ответил Гуй, наклонив голову в знак своего полного согласия.

Теперь, когда он, как ему казалось, выполнил перед Гуем свои "обязанности младшего брата", монгольский министр решил продемонстрировать подчиненным свое усердие и преданность новому правительству. Он тут же распорядился собрать сведения о запасах провианта, материалов, серебра и других имеющихся в военном городке ценностях и подготовить все для передачи их представителю Ургинского правительства.

Потом он сочувственно посмотрел на Гуя и со вздохом сказал:

— Я вынужден сообщить вам еще одну неприятную весть. От Ургинского правительства получен строгий приказ отправить вас на родину вместе с маньчжурским ам-банем и чиновниками. Лошади и верблюды будут предоставлены вам за счет казны.

— Ну что ж, ничего не поделаешь. Обстановка резко изменилась, население Улясутая проявляет ко мне явную враждебность, другого выхода нет. Я только попрошу дать мне несколько дней для сборов. Кроме того, я хочу договориться с русским консулом о проезде в Китай по Сибирской железной дороге и попросить его выделить мне несколько человек для охраны, пока я буду добираться до русской границы. Что вы скажете на это, дорогой мой младший брат? — спросил Гуй.

Гургэджаб с поклоном ответил:

— О, у меня нет никаких возражений, мой дорогой старший брат.

В тот же день бывший командующий вместе со своими чиновниками и домочадцами под охраной войск Гомбосурэна перебрался в торговую часть города. Вещи его везли на вместительных повозках, запряженных мулами.

Беднота Улясутая хлынула в военный городок в надежде, что и ей что-нибудь достанется из крепостных цейхгаузов. Но повсюду уже стояла охрана, расставленная монгольским командованием. Тогда люди устремились в торговую часть города, где находились китайские фирмы, державшие народ в постоянной долговой кабале. Несколько лавок было разграблено. Часть торговцев, напуганная происходящим, нашла защиту в русском консульстве, других приютили знакомые русские купцы, а третьи в страхе умоляли монгольских правителей и чиновников спасти их жизнь и имущество. За это они сулили большие взятки. Некоторые торговцы просили знакомых жителей Улясутая укрыть их от народного гнева. Тем временем в Улясутай прибыл казначей Ламын-гэгэна, и китайские купцы бросились за помощью к нему.