Бямбын Ринчен - Заря над степью

Ламы последовали за ним. Как только ламы, что несли портрет князя и «сор», приблизились к пирамиде, астролог дрожащими коричневыми руками взял «сор» и закружился в танце. Полы его одежды развевались, и казалось, что это машет крыльями огромная птица. А жуткий череп будто хохотал скаля зубы и зияя глубокими кроваво-красными глазницами, и чудилось, что над степью мечется гигантская летучая мышь с черепом в пасти. Приблизившись к костру, тибетец сделал несколько заключительных прыжков и наконец бросил «сор» в подожженную пылающую пирамиду. В тот же миг прогремел залп из винтовок, берданок и кремневок. Затем астролог поднял рог заклятий с развевающимся черным хадаком, прочитал молитву, отгоняющую демонов и духов смерти, и трижды взмахнул рогом. Все, кто сопровождал «сор», направились обратно. Обряд жертвоприношения был закончен. Духи смерти, которые пришли за душой нойона, получили выкуп.

Вечером следующего дня Насанбат, солдат Балдан и Самданбазар, прихватив запасных коней, удалились по направлению к Тибету.

Через два дня к заходу солнца они добрались до границы соседнего хошуна. Тут путники остановились, и Самданбазар, передавая солдату запасного коня, сказал:

— Я провожу этого человека за перевал. На перевале я прочту молитву и окроплю дорогу молоком и благословлю юношу в путь, а ты дай отдохнуть коням и подожди меня здесь.

Выслушав тибетца, старый Балдан обратился к Насанбату:

— Я тоже хотел бы искупить свои грехи. Но у меня, бедного человека, нет ни золота, ни серебра. Только конь, ружье, да и те казенные. Дэл мой тебе не нужен. Я подарю тебе кнут. Не обижайся за скромный подарок. Хороший кнут в дороге — для мужчины оружие. А этим кнутом я убивал волков. Будь осторожен в путы, сынок. Береженого судьба бережет, говорят люди! — И старик, незаметно подмигнув юноше, низко поклонился. Взяв кнут из рук солдата, Насанбат почувствовал, что рукоятка его необычайно тяжела. Он догадался, что внутри залит свинец. Насанбат тепло попрощался со старым солдатом.

Всадники тронули коней и вскоре поднялись на перевал. Тибетец подъехал к обо — пирамиде из камней, возле которой путники, по обычаю, останавливаются, чтобы совершить приношение духам, и начал читать молитву и брызгать вокруг молоком. А Насанбат жадно устремил свой взгляд на северо-запад. Он увидел желтую холмистую степь, ярко освещенную косыми лучами заходящего солнца. Ее перерезала гора, подернутая вдали голубой дымкой. Насанбат знал: за этой горой снова тянется степь, за ней — опять гора, а за той горой раскинулась такая ширь, которой и конца нет. «Где-то там мое родное кочевье», — подумал юноша. Эта мысль заставила сжаться его сердце. Он вдруг остро почувствовал аромат стенных трав и цветов, привычный запах горящего аргала. «Уж не ветер ли принес сюда запахи родного кочевья?» — подумалось ему. В это мгновение он услышал за спиной шорох — кто-то осторожно подкрадывался сзади. Насанбат обернулся — перед ним стоял тибетец. На широком лице застыла холодная улыбка. Юноша вспомнил предупреждение доброго старика Балдана и насторожился.

— Смотришь на родные края, на землю, по которой когда-то скакал? — заговорил Самданбазар. — Ничего, не горюй, скоро кончатся все твои печали, все невзгоды, все кончится. Едем, я тебя провожу к перевалу.

Они тронули коней.

Вдруг юноша заметил, что конь тибетца словно бы отстает. Он догадался: враг хочет нанести ему удар со спины. Насанбат сделал вид, будто рассеянно смотрит вокруг, а сам искоса бросил взгляд на ламу: тибетец придержал коня и, прищурив глаза, приготовился для удара, крепко сжав в руке кнутовище.

«Ждать или ударить первым?» Но не успел Насанбат ничего решить, как конь его вдруг испуганно рванулся вперед. Раздался свист кнута — и шею юноши полоснуло будто огнем. Насанбат мгновенно перебросил повод в левую руку и повернулся к врагу. Он увидел перед собой искаженное лицо взбешенного неудачей тибетца. Самданбазар снова размахнулся, чтобы нанести удар, однако на этот раз Насанбат успел его опередить. Второпях он сначала лишь слегка задел тибетца по носу. Но тут же, потеряв самообладание, принялся его избивать тяжелым кнутовищем. Самданбазар корчился на земле от боли.

— Пощади меня, не убивай! — молил тибетец, глотая кровавую слюну. — Солнце свидетель, я расскажу тебе всю правду! Мой учитель велел мне убить тебя и принести ему твой череп. Он хотел сделать из него драгоценную чашу, какие бывают лишь у высших лам в Тибете. И я собирался исполнить его приказ. Я… я… Пощади мою жалкую червеподобную жизнь! Я отдам тебе все золото… У меня на шее мешочек с золотом… Но моя правая рука перебита, и я сам не достану его. Брат мой, пожалей меня!.. Нет уж кто истинный дзолик, так это я! Пощады же меня, несчастного! — стонал тибетец, с нескрываемым страхом наблюдая за движениями Насанбата.

Юноша спрыгнул на землю, дрожащими от волнения руками стреножил своего копя и, натянув поводья, прикрепил их к луке седла; к седлу он привязал и другого коня. Затем он подошел к тибетцу. Самдапбазар успокоился: он видел, что Насанбат пристегнул свой тяжелый кнут к седлу, значит, не думает убивать его.

— Золото здесь, у пояса… О, небо покарало меня! — причитал тибетец.

— Мне не нужно твоего золота. Я не такой жадный, как ты и твой учитель. По правде говоря, тебя следовало бы забить насмерть. Но я не хочу марать о тебя руки. Ты сам поймаешь своего коня?

— У меня рука сломана, — простонал тибетец.

— Ладно, я помогу тебе.

Насанбат быстро поймал коня, щипавшего траву у дороги, и подвел его к рябому монаху. Тот продолжал стонать, поглаживая повисшую как плеть правую руку.

— На, возьми своего коня, — сказал юноша.

— Будь благословен! Пусть хранят тебя боги и небо! — воскликнул Самданбазар. — Твоя душа благородна и бела, как молоко! Пусть солнце будет свидетелем, я признаюсь тебе во всем до конца. Я собирался убить тебя ножом в тот момент, когда ты наклонился бы ко мне за золотом, которого у меня нет. Ох, ведь я всего только бедный послушник богатого учителя! Я служу ему, как верный пес, как выносливая лошадь. Учитель накажет меня за то, что я не привез ему драгоценный череп. Ну и пусть! Твоя благородная душа раскрыла мне глаза и в прах развеяла все десять черных грехов, закрывавшие мне свет. Говорят, ружье разбойника через три года начинает стрелять в своего хозяина. Я верой и правдой служил своему учителю тридцать лет. Но теперь я устрою ему такое, что, проживи он пятьсот жизней, и тогда не забудет. Ты не руку мне сломал, а дал знать, что чаша прегрешений моего учителя переполнена.

Тибетец еще сильнее застонал и заплакал навзрыд.

Из-за перевала послышался топот. Это прискакал старый Балдан. Взглянув на Самданбазара, он спросил: