Кейт Куинн - Сеть Алисы

– Вы и так много тратите.

Деньги, полученные за жемчуг, закончились, теперь за все платила Эва, но я клятвенно обещала с ней рассчитаться, как только в Лондоне получу доступ к своим сбережениям.

– Да какие это траты – виски, месть и детское платьице.

Я разулыбалась, прижимая пакет к груди.

– Вы станете ее крестной?

– Вот будешь говорить «ее», и назло тебе родится мальчик.

– Ну тогда его крестной. – Несмотря на шутливый тон, я этого хотела всерьез. – Правда, вы согласитесь?

– Я не умею себя вести в церкви.

– Я на вас очень рассчитываю.

– Ладно. – Эва ухмыльнулась и зашагала, вскидывая ноги, точно цапля, пробирающаяся по мелководью. – Раз ты настаиваешь.

– Настаиваю категорически, – сказала я с чувством.

Ресторан располагался неподалеку от площади дю Пти Пюи с ее белокаменным собором. Приближался час ужина, вскоре возникнет ручеек желающих выпить аперитив. После залитой солнцем улицы зал казался сумрачным. Я еще моргала, входя в образ преданной родственницы, а Эва уже перевоплотилась в беспомощную старушенцию, нуждающуюся в поддержке.

Я подошла к метрдотелю и отчеканила роль Финна, которую уже знала назубок. Потом я показала фотографию, Эва платочком промокнула глаза. Если честно, мысли мои были больше заняты кружевным платьицем.

Но через секунду я о нем забыла, меня будто обухом ударили.

– Конечно, мадмуазель, я прекрасно знаю этого господина, – покивал метрдотель. – Это мсье Рене Готье, наш особый клиент.

Я застыла. Рене Готье . Имя звенело в моей голове, точно пение отрикошетившей пули. Рене Готье …

Не представляю, как Эве удалось сохранить образ хрупкой старушки, но, видимо, не зря ее наградили четырьмя орденами.

– Ох, какую радость вы нам доставили, мсье! – дрожащим голоском проворковала она. – Я столько лет не видела моего дорого кузена! Говорите, теперь он прозывается Рене Готье?

– Да, мадам. – Метрдотель был чрезвычайно доволен своей ролью доброго вестника. Эва не ошиблась – после войны все мечтали о счастливом конце. – У него чудесная вилла в окрестностях Грасса, но он частенько к нам захаживает, дабы отведать наш рийет из утки, лучший, осмелюсь сказать, на всем побережье…

Плевать я хотела на рийет. Пульс мой стучал как бешеный.

– Не скажете ли адрес виллы, мсье?

– По Рю де Папийон езжайте до конца поля мимоз. Иногда мы доставляем на виллу ящик-другой вина, поскольку «вуврэ» подают только у нас…

Эва уже собралась уходить.

– Благодарю вас, мсье, вы подарили нам счастье, – скороговоркой выпалила я, подхватывая ее под руку.

Но метрдотель, лучась улыбкой, смотрел мимо нас.

– Ах, какая удача! А вот и сам мсье!

Время исчезло. 1915-й сплавился с 1947-м. Эва видела себя одновременно двадцатидвухлетней, окровавленной и сломленной, и нынешней пятидесятичетырехлетней, так и не оправившейся от пережитого. Рене Борделон предстал темноволосым лощеным бонвиваном и одновременно седым закостенелым стариком в отлично сшитом костюме. В этот миг столкновения двух эпох обе ипостаси казались истинными.

Затем, как по щелчку, прошлое влилось в настоящее, и остался только чудесный летний вечер 1947-го, в котором бывшую шпионку и ее заклятого врага разделяли всего несколько футов мощеного плиткой пола. При взгляде на усохшего старика, опиравшегося на знакомую трость с серебряным набалдашником, душа Эвы испустила безмолвный вопль, а в животе разверзлась черная дыра ужаса, поглотившая всю по лоскутку собранную отвагу.

Он ее не узнал. Борделон снял черную фетровую шляпу и вопросительно взглянул на метрдотеля:

– Кажется, меня ждали?

Эва вздрогнула, услышав этот бесцветный голос из своих кошмаров. Заныли пальцы, когда-то переломанные этим человеком. Встреча с ним застала Эву врасплох. Она думала, что успеет к ней хорошо подготовиться. Но судьба преподнесла ей сюрприз, к которому она была совсем не готова.

Борделон не изменился. Седина и морщины – всего лишь новая витрина. Паучьи пальцы, металлический голос и мелкая душонка палача, облаченного в дорогой костюм, остались прежними.

Вот только шрам на губе. Памятка о прощальном поцелуе Эвы.

Трещал метрдотель, объясняя ситуацию. Чарли взяла Эву за руку и что-то шепнула, но из-за звона в ушах Эва не разобрала ни слова. Она понимала, надо что-нибудь сказать, что-нибудь сделать, но не могла шевельнуться.

Темные глаза Рене обратились на нее:

– Миссис Найт? Простите, мадам, не припоминаю…

Неведомо как, Эва сумела шагнуть к нему и подать руку. Едва она ощутила знакомую хватку длинных пальцев, как ее тотчас окатило былым отвращением. Захотелось выдернуть руку и бежать куда глаза глядят, подвывая от мучительного ужаса.

Поздно. Они встретились. Эвелин Гардинер больше не побежит.

Эва стиснула ладонь Борделона. Он нахмурился, почувствовав ее бугристые пальцы в перчатках. Эва подалась вперед, чтоб только он ее расслышал, и проговорила тихо и внятно:

– Возможно, ты припомнишь Маргариту Ле Франсуа? Или, может, Эвелин Гардинер?

В ресторане, под крышей которого произошло счастливое воссоединение родных, царило возбуждение. Сияющие официанты, руководимые метрдотелем, сервировали самый удобный столик. Посреди этой суеты Эва и Рене скрестили взгляды, точно шпаги.

Наконец Борделон выпустил ее руку и глянул на приготовленное для них место:

– Давайте сядем?

Эва кивнула и пошла к столику, удивляясь, что ноги ее слушаются. Побледневшая Чарли держалась рядом, точно верный оруженосец. Покосившись на Борделона, она дотронулась до Эвиной руки и прошептала:

– Чем я могу помочь?

Прикосновение ее неожиданно наделило покоем.

– Не суйся, – буркнула Эва.

В этой схватке нет места для Чарли Сент-Клэр, которую мерзавец растоптал бы так же небрежно, как походя уничтожил сотни других жизней. Эва порвет его в клочья, но не даст вновь причинить зло дорогому ей человеку.

Порвешь в клочья? – ухмыльнулся внутренний голос. – Да ты боишься взглянуть ему в глаза . Шугнув и голос, и свой страх, Эва уселась напротив Борделона, теперь их разделяла ширь белоснежной скатерти. Примолкшая Чарли села рядом с Эвой. Вымуштрованные официанты парили в отдалении, дабы не мешать счастливым родственникам, нашедшим друг друга.

Откинувшись на стуле, Борделон сложил пальцы домиком. Перед глазами Эвы промелькнули тошнотворные видения: эти пальцы обхватили окровавленный бюст Бодлера… в постели касаются ее обнаженной груди…

– Вот, значит, как, – тихо произнес Борделон. – Маргарита.

Это имя из его уст заставило сердце пропустить такт, но затем Эва вдруг успокоилась, словно давняя агентурная кличка вернула ей былое хладнокровие. Теперь пульс ее бился ровно, и во взгляде, впервые за последние минуты, появилось нечто вроде безмятежности.