Кейт Куинн - Сеть Алисы

По мне, это стало бы достаточной карой – увидеть его за решеткой, куда он попадет нашими стараниями, после чего будет оплеван французским обществом, всех коллаборационистов и выжиг считающим гнидами. Никаких тебе рийетов из утки и охлажденного шампанского, но только унижение и череда серых тюремных дней, что в свое время изведала Эва.

– В тюрьму он не сядет, – упрямо сказала она. – Всю жизнь Рене Борделон выходил с-с-сухим из воды. Чтоб доказать обвинение против человека с деньгами и связями, понадобится время. И он смоется, как делал всегда. Сбежит и сейчас, ибо знает, что я не остановлюсь. Он не станет ждать, когда за ним придут с ордером на арест, но так спрячется, что я его уже не найду. – Эва положила пистолет в сумку. – И оттого я полагаюсь на пулю.

Я попыталась сбить ее настрой:

– А если что-нибудь пойдет не так? Если он выстрелит первым? Или уже вызвал полицию, и вас закуют в наручники?

– И все же я рискну. – Эва посмотрела мне в глаза. – Дай пройти.

Я выдержала ее взгляд.

– Нет.

Она двинулась на меня. Я шагнула к ней и крепко ее обняла.

– Под аккомпанемент моих воплей вам придется тащить меня на себе. – Я уже чуть не плакала. – Я не пущу вас, Эва. Ни за что.

Я потеряла брата. Розу. И не хотела новых потерь.

Эва напряглась, словно изготовившись к драке, а потом вдруг обмякла. В горле ее булькнуло сдавленное рыдание, сумка соскользнула на пол. Мы стояли так долго. Эва плакала, я держала ее и смотрела, как за окном сгущаются сумерки, окрашивая небо в пурпур.

Потом слезы высохли, но Эва не проронила ни слова. Она позволила уложить ее в постель, приняла от меня стакан с виски, выпила и свернулась под одеялом, временами судорожно всхлипывая. Я сидела у нее в ногах и, грызя ногти, мысленно заклинала Финна вернуться поскорее. Он лучше меня знает, чем помочь Эве в таком состоянии. Когда дыхание ее стало ровным, я на цыпочках сошла вниз, но портье не знал, в какой бар отправились Финн с механиком.

– Телеграмма из Рубе, мадам, – напомнил он.

Я и забыла о ней. Весть от Виолетты. Сердце мое опять заколотилось, но уже по иной причине. Послание было немногословным даже для телеграммы.

Ложь подтвердилась. Вина мадмуазель Телье.

В голове моей грянул ангельский хор. Я почувствовала себя исполином. Значит, я была права в своих подозрениях. Я права . И в кои-то веки сумею склеить разбитое вдребезги. В руках моих было то, что требовалось Эве.

Я кинулась обратно в номер.

Дверь распахнута. Кровать пуста. Сумка с пистолетом исчезла.

Я отлучилась-то всего на минуту! И Эва тотчас улизнула, спокойная и собранная, никаких тебе слез и вздохов. Меня охватил страх, заломило виски. Я кинулась к окну, взглядом обшарила улицу, но долговязую фигуру нигде не увидела. Вот же хитрая тварь! – меня окатило злостью на Эву и на себя, кого так лихо одурачили.

Я знала, куда она отправилась. В полицию звонить нельзя, дожидаться Финна некогда. Но «лагонда» стоит у тротуара.

Я сунула телеграмму в карман, схватила с тумбочки ключи от машины и выскочила из номера.

Трюк, конечно, грязный, – думала Эва.

– Прибавьте ходу, – сказала она таксисту, бросив пачку франков на переднее сиденье.

Плевать на деньги. Обратную дорогу оплачивать не придется.

Таксист дал газу. На коленях Эва баюкала сумку с утешительной тяжестью «люгера». Глаза ее были сухи. Крокодильи слезы легко проливаются и быстро высыхают. Да, это подло и бесчестно, но Чарли не оставила ей другого выхода, когда, сжав губы, непоколебимо встала в дверях. Эва усмехнулась. Сейчас в девице не узнать ту перепуганную грубиянку, что некогда возникла на ее пороге.

Жаль, что мы больше не увидимся. Ужасно жаль .

– Почему вы такая мрачная, мадам? – игриво спросил таксист. – Вы же сказали, что хотите навестить друга?

– Да.

– В гости надолго?

– Весьма.

Вообще-то навсегда. Эва не собиралась покидать дом Борделона. Оттого-то и не боялась тюрьмы. Мертвую не отправишь за решетку.

В обойме семь патронов. Шесть – для Рене, ибо злодеи всегда цепляются за жизнь, последний – для себя.

– В духе Кэмерона, – прошептала Эва, не замечая темнеющих улиц за окном машины.

Перед глазами стоял зернистый газетный заголовок «Кончина солдата». Когда это было, в двадцать втором? Нет, в двадцать четвертом. Слова заметки пробились сквозь тяжелое похмелье. Касательно смерти военнослужащего королевской полевой артиллерии майора С. Э. Кэмерона…

Мир распался на части. Наконец Эва сумела поднять газетную страницу с пола и дочитать сообщение. Глаза пекло, но слез не было. Услышав придушенный всхлип, Эва не сразу поняла, что он исходит из ее собственного горла.

…смерти майора С. Э. Кэмерона, в результате огнестрельного ранения произошедшей в казармах Шеффилда, коронер вынес решение о самоубийстве .

Кэмерон мертв. Кэмерон, у кого ласковые глаза и налет шотландского выговора. Кэмерон, кто, целуя ее синяки, шептал: Бедная моя, храбрая девочка…

Сколько уже они не виделись, пять лет? Да, с того самого дня, как он встретил ее в Фолкстоне. Иногда они перезванивались, обычно глубокой ночью, когда кто-то из них был пьян. Кэмерон вернулся из Ирландии, кое-что рассказывал об учебном центре, радовался своему назначению военным атташе в Риге…

Однако вот взял и вышиб себе мозги.

Как выявило расследование, покойный был удручен не состоявшимся назначением атташе в Риге, чему воспрепятствовала имевшаяся судимость .

За давний грех армия его отторгла , – злобно думала Эва. Офицер с запятнанной репутацией был угоден на войне, но в мирное время стал помехой.

Буду работать, пока есть силы. Эва слышала его голос так отчетливо, словно Кэмерон сидел рядом в такси. А потом, наверное, сдохну. Пуля, скука или бренди – вот что нас приканчивает. Видит бог, мы не созданы для мирной жизни.

– Нет, не созданы, – прошептала Эва.

Визит адвоката, случившийся на следующий день, добил ее окончательно. Заверив, что все останется между ними, юрист показал кое-какие бумаги… Оказалось, что все эти пять лет пенсию ей выплачивал Кэмерон, а вовсе не Министерство обороны. Кроме того, майор оставил завещание, по которому эти выплаты будут продолжены и после его смерти. Накоплений на счете, о котором не ведает вдова майора, доложил юрист, вполне хватит для пожизненного обеспечения Эвы.

Она заорала, выгнала вон стряпчего и рухнула на кровать, скорчившись, точно раненый зверь в своем лежбище. Как ты это сделал, Кэмерон? – думала Эва, разглядывая свой «люгер». – Приставил ствол к виску? Упер в подбородок? Или сунул в рот, и вкус холодного металла вкупе с ружейным маслом стал твоим последним земным впечатлением? Позже бессонными ночами она частенько примеряла на себя эти способы расставания с жизнью, но так и не спустила курок.