Патрисия Данкер - Джеймс Миранда Барри

– Как вам угодно, сэр.

– Это не мне угодно, юноша. Так положено.

– Да, сэр.

Барри выпил неразбавленный портвейн так, словно в бокале был яд, и залихватски задохнулся сигарным дымом.

– Держи ее ровно, юноша, – посоветовал д-р Андерсон. – В этом весь фокус.

Они выдержали испытание, мучительное для обоих, в тишине, лишь иногда прерываемой безапелляционными замечаниями доктора. Он уверил Барри, что на следующий вечер они непременно попробуют снова. Через двадцать минут они присоединились к дамам. Мисс Изабель Андерсон немного поиграла на спинете, и Барри переворачивал ей ноты, вытянувшись как жердь. Но разговаривать он не умел катастрофически. Вежливый вопрос о его медицинских штудиях, заданный незадачливым гостем, выливался в изложение нового курса по военной хирургии с такими подробностями касательно гангрены и ампутации, которые общество ни при каких обстоятельствах не могло бы счесть уместными.

Барри вернулся в загородный дом в конце мая, примерно через месяц после отъезда матери. Дилижанс шатко ехал к югу, и времена года как будто менялись на глазах. Каштаны в перелесках становились темнее. Поле, простирающееся от ворот, желтело первоцветом. У самой реки росла высокая, по пояс, трава.

На щеке Барри отпечаталась лиловая отметина – там, где он соприкасался с вытертым кожаным сиденьем и подскакивал во сне в такт движениям дилижанса. Пейзаж поднимался, падал и колыхался, а дилижанс со скрипом двигался вперед, как корабль, пойманный бурей, и ребенок, придавленный усталостью, видел сквозь сон толстые изгороди, ежевику под грудой белых цветов, огромные деревья со свечками юных побегов, то белых, то розоватых, в чередовании неуверенного солнца и мелькающих теней. Тень росла и крепла, когда они прибыли к трактиру «Зеленый человек», притаившемуся в заскорузлой грязи на северной окраине деревни. Саквояж Барри был снят, и он торжественно сел на него возле заднего крыльца трактира в ожидании двуколки, в которой должен был проехать последние пять миль до дома.

Он помнил кое-какие лица из тех, что видел здесь больше года назад. Но его никто не узнавал.

– Хотите войти внутрь, сэр? – предложил конюх постоялого двора, впечатленный гербом лорда Бьюкана на саквояже. Барри вошел в полутьму маленькой обеденной комнаты паба, прилег на подушки и мгновенно уснул.

Спустя время кто-то потряс его за плечо.

– Простите, сэр, – сказала ему в ухо служанка, – там снаружи барышня. Говорит, что она ваша приятельница.

Барри сел, потирая глаза. Но никто не ждал его ответа. Она уже была рядом, и ее черные кудри подпрыгивали от радости. Ее поцелуй был силен, как пощечина, ее сережка холодно прижалась к его щеке. Алиса Джонс.

– Я не могла ждать. Я пробежала весь путь от самой заставы. Босиком. Порезала палец на левой ноге. Но я должна была встретить тебя первой.

Ее грязная левая нога опустилась на сиденье рядом с ним. Она и впрямь была в крови.

– Ты можешь остановить кровотечение? – строго спросила она.

– Ты, верно, нашла это выражение в какой-нибудь книге, – смущенно улыбнулся Барри, доставая носовой платок.

– Которые ты присылал? Я их все прочитала. Священник разрешает мне теперь ходить к нему в библиотеку. Но можно брать только одну книгу за раз.

Барри попросил чистой воды и вымыл ее грязную ногу. Теперь ее палец выглядел как завернутый подарок. Алиса в восхищении глазела на него.

– Это просто невероятно, – хихикнула она. – Ты – само совершенство. Никто в жизни не догадается.

Она наклонилась и снова поцеловала его.

– Мы будем гулять, как кавалер и дама. Ты меньше меня, но я могу притвориться, что ты Наполеон.

Барри слегка покраснел. Она сразу это заметила.

– Я всегда про себя называю тебя Джеймс. Джеймс, мой дорогой друг. И всегда так было. Мне нет дела до твоего роста. Я всегда буду тебя любить. Ты по мне скучал? Ты рад меня видеть?

– Да. Очень, – сказал Барри, оцепенелый от смущения. Она взяла его руки в свои, настаивая на возобновлении их сообщничества.

– Это правда, что ты резал трупы? Как выглядят мужские палочки, когда они умирают? Просто сморщиваются? Старый мистер Эллис умер. Я хотела посмотреть, когда мама меня взяла с собой, потому что они мыли тело, а он обкакался, когда умер, прямо в этот момент, так что простыни надо было сжечь. Мама об этом позаботилась. Но я не посмела. Ой, ты мне должен все-все рассказать!

– Неужели не посмела? – весело удивился Барри.

– Двуколка будет здесь вот-вот. Пойдем подождем во дворе. – И она рывком поставила его на ноги.

В вечереющем свете он скосил глаза и, преодолевая робость, внимательно на нее посмотрел. Высокая, как заросли дикой крапивы, обгоревшая на солнце, черноволосая, талия и бедра стройные и гибкие, золотая серьга блестит на черном фоне волос. На ней была старая выцветшая голубая юбка, мешковатая белая рубаха, очень большая, с изящными оборками и порванным рукавом. Она на четыре года старше его, значит, ей пятнадцать.

Барри удивился тому, какая она сильная. Она схватила саквояж за другой конец и бросила его назад в двуколку без всякого видимого усилия.

– Мы начали косить сено, – улыбнулась она. – Ты же пойдешь с нами завтра?

И всю дорогу до дому, под аккомпанемент последнего крещендо птичьего пения, она говорила и говорила, крепко сжав его руки в своих ладонях. В лучах угасавшего солнца Дэвид Эрскин ждал их перед домом, неприбранный, в старом жилете и рубахе, с обнаженной седой головой.

– Ну, Барри, – сказал он, не отводя от него глаз.

Барри протянул ему руку:

– Добрый вечер, сэр. Я надеюсь, что вы и леди Элизабет прекрасно себя чувствуете.

Старик закатился смехом. Пока он стоял, покачиваясь на пятках, Алиса сбежала.

– Ну и ну, Барри. – Он сжал крошечную белую руку в своей. – Иди сюда, юноша. Прекрасно, прекрасно. Так я и поверил, что вы будете заниматься чтением – эта юная судомойка слишком хороша, себе на беду. Заходи, заходи. Элизабет!

Он зычно позвал жену, вступая в темные гостеприимные сени.

– Наш молодой человек наконец прибыл домой.

Присутствие молодого воспитанника Дэвида Эрскина в доме восприняли как нечто само собой разумеющееся. Но без комментариев не обошлось. Одна из гипотез заключалась в том, что он подменыш – что-то в нем есть не от мира сего, уж никак не обычный ребенок. Кухарка пустила слух, что Барри – гермафродит. Алиса яростно протестовала.

– Ну-ну, – обиженно сказала кухарка. – Раз ты так хорошо разбираешься, скажи, кто он?

– Он – истинный джентльмен, – высокомерно сказала Алиса.

Кухарка плеснула в нее водой из кувшина, и Алиса оставила судомойню на милость врага. Но Алиса была права. Барри занял подобающее место среди джентльменов. Пил он умеренно, но умел не пьянеть. Курил трубку. Ходил на охоту, и его успехи в стрельбе поразили и Дэвида Эрскина, и лесничего. Он всегда сопровождал к столу какую-нибудь даму и сидел подле нее в угрюмом, унизительном молчании. Независимо от ее обаяния, реплики Барри были неизменно мрачны и односложны. Каким бы совершенным джентльменом он ни был, он не мог научиться забавно болтать о всякой ерунде.