Серо Ханзадян - Мхитар Спарапет

Слуги попытались схватить ее, но она вырвалась, подбежала к перилам балкона, обернулась, безумным взглядом посмотрела на мужа и закричала страшным голосом:

— Мой грех и грех этих невинных мучеников да падет на твою голову, палач!..

Слуги старались остановить ее, но Гайкандухт взобралась на перила балкона и бросилась вниз… Девочки с криком кинулись было за своей матерью, но слуги оттолкнули их.

— Ох! Святая богородица, о боже… — ахнули многие из свидетелей этой страшной картины.

Мелик Муси почернел с лица, как уголь. Посиневшие губы судорожно подергивались. Молоток ходил в руке ходуном. Все ожидали, что Муси лишится сейчас рассудка. «Принес!.. Первую жертву для спасения города принес я, — эта мысль молнией пронеслась в его голове. — Пусть видят все, что я не щажу и своих. Пусть видит сам паша, пусть насытится зверь». В бешенстве, охватившем его, он со всего размаху опустил молоток на голову распростертого у его ног ходжи.

— Смерть всем, смерть! — заорал он исступленно. — Пусть насытится зверь!.. Пусть берет!.. Перережу, уничтожу всех! Не смейте перечить мне, мне!.. Принесу еще жертвы, чтобы жил Агулис!

В полночь Горги Младший сообщил Гоар, что путь к бегству открыт. На приготовленных заранее длинных веревках пхндзакарцы начали спускаться в глубокое, безлюдное ущелье…

Едва рассвет коснулся вершин Сюникских гор и солнце начало подбирать росинки с трав и цветов, как отряд Гоар взошел на вершину горы. Отсюда открывался вид на Аракс, над которым подымалась к небу бело-голубая пелена тумана.

Утомленные ночным бегством воины попадали на мокрую траву, устремив горестные взгляды на оставшийся за монастырским холмом вероломно преданный врагу Агулис. Со шлемом в руках молча стояла Гоар. В этот миг она напоминала богиню, перед которой распростерлись рыцари, пришедшие из далеких мест поклониться ей. Но богиня заговорила человеческим голосом:

— Слушай, Товма, если ты жив, слушай меня, а если тебя уже нет, то пусть земля донесет мои слова. Клянусь этим священным рассветом, что я отомщу за тебя. Отомщу!.. — Из ее больших усталых глаз упало несколько слезинок…

А там, на краю горной долины, по дороге, ведущей к Агулису, ползла черная нескончаемая масса…

— Турки приближаются к Агулису, — сказала с горечью Гоар и надела шлем. — Пойдем, братья, мы еще вернемся в этот город…

Воины встали.

Равнодушное к человеческим преступлениям солнце продолжало свой путь к зениту.

Мелик Муси велел запереть трех дочерей и двух маленьких сыновей, не прекращавших горько плакать по матери, и, приказав без его разрешения никуда их не выпускать, вместе с богатыми купцами города поспешил навстречу туркам. В знак добровольного покорения они шли с обнаженными головами и расстегнутыми воротами. Их слуги несли на больших подносах дорогие дары. Двое подталкивали искалеченного, но еще не утратившего мужества сотника Товму. Несколько безоружных воинов мелика вели двенадцать отборных коней под золототкаными попонами и среброковаными седлами, к которым было приторочено по ружью с серебряными прикладами.

Выйдя за город, купцы спустились по засыпанной галькой дороге к селению Дашт. Турецкая армия продвигалась медленно, наползая волнами, разливаясь будто половодье, вытаптывая виноградники, нежные побеги шелковицы, хлопковые гряды.

Ходжи, никогда не видевшие такого количества турецких войск, невольно содрогнулись. Впереди на вороных конях, покачивая пиками с надетыми на них отрубленными человеческими головами, двигался авангардный полк, распространяя зловоние.

— И ваши головы будут торчать на этих копьях, изменники, придет час! — собрав силы, крикнул сотник Товма.

Его заставили замолчать.

Впереди головного полка под сенью красных, желтых и черных знамен ехал на белом коне Кёпурлу Абдулла паша. Сераскяра сопровождали одиннадцать пашей, старший войсковой мулла и Мурад-Аслан. Агулисцы ускорили шаги. Приблизившись к пашам, они простерлись в дорожной пыли и стали наперебой выкрикивать:

— Добро пожаловать, милостивый наш господин Абдулла паша. Мы пришли по велению наших сердец проводить тебя в наш дом, чтобы стать твоими слугами.

Абдулла подъехал прямо к голове мелика Муси и подозвал Мурад-Аслана.

— Который мелик Муси? — спросил он с усмешкой.

— Тот, кто лежит под твоими чистыми ногами, — ответил Мурад-Аслан.

— Пусть встанет.

Мелик Муси поднялся.

— Есть ли порядок в твоем городе, досточтимый мелик Муси? — спросил паша.

— Все на своем месте, всепобеждающий и всемилосердный господин, — ответил Муси. — Все мы, и стар и млад, ждем тебя, чтобы дать отдых твоим стопам на наших головах. Мы наказали мятежников, очистили от них город и вот добровольно вручаем тебе одного.

Купцы протянули паше обремененные дарами подносы. На одном из них они принесли головы ходжи Хачика и престарелого епископа…

— Это головы тех мятежников, которые воспротивились нам, когда мы хотели послать тебе ключи нашего города, великий паша! — объяснил Муси. — Но мятежники получили достойную кару.

— Машалла!.. — погладил усы Абдулла. — А что это за связанная собака? — показал он плетью на Товму.

— Он один из любимых сотников Мхитара, — поклонился мелик. — Мятежный человек. Вручаем твоему суду.

— Хорошо! — улыбнулся паша. — Пусть наши муллы сделают из этого храбреца слугу Магомета. Отдайте им.

Когда все подарки были вручены, ходжи, взявшись за уздечки коней, повели пашей в город. Дорога от городских ворот и до дворца мелика Муси была устлана коврами. По обе стороны дороги, на коленях, согнувшись до земли, стояли горожане и сложившее оружие войско Агулиса. Ворота домов были закрыты, окна завешены.

Турецкие аскяры, разорившие и разграбившие множество городов и сел, смотрели хищными глазами на красивый Агулис, о богатстве которого слышали легенды. Они начали было хватать разостланные на улицах ковры, вырывать их друг у друга. Но слуги паши избили их и отняли добычу. Воины сердились на сераскяра — на то, что он не велит начать священный грабеж. Юзбаши с трудом сдерживали их.

Мелик Муси привел пашей к своему дворцу. Абдулла в присутствии ходжей приказал военачальникам воспретить войску грабить и беспокоить агулисцев.

В честь паши купцы устроили роскошный пир. Они уплатили назначенную пашою дань и взяли на себя обязательство удовлетворить все потребности войска, пока оно будет стоять в Агулисе.

— Мы с любовью исполнили твою волю, справедливейший паша, но только не разоряй уже принадлежащий султану наш город, — попросили они.

— Я знаю, что нахожусь в доме моих друзей, и их честь дорога мне, — успокоил Абдулла паша. — Будьте спокойны: за вашу безопасность отвечаю своей головой.