Серо Ханзадян - Мхитар Спарапет

Тэр-Аветис помрачнел, сжал губы. Мгновение он смотрел на старца без надежды и сказал с упреком:

— Будь рассудителен, святейший, обрати свою мысль в живительную воду и утоли жажду людей. Мои слова останутся в этом лучезарном Эчмиадзинском престоле: твоя поездка в Персию — удобный предлог, чтобы ты бежал от зла и приехал к нам. Ныне в Сюнике и Арцахе решается судьба армянского народа и армянской церкви. Наш горный край — единственное безопасное место для тебя и для твоего святого престола. Если не делами, то хоть словом своим и присутствием ты воодушевишь наше воинство.

Католикос простер руки к распятию.

— Господь, будь покровителем армянской нации! — крикнул он прерывающимся голосом. Затем прикрыл бородою нагрудный крест и потряс головой: — Душа покинет мое тело только здесь, в этой обители. Я не вправе оторвать престол от его корня. Он должен оставаться на месте святого пришествия.

— Ты сохраняешь здесь престол для того, чтобы турок осквернил его! — уже не сдерживая возмущения, сказал Тэр-Аветис.

— Сегбос, — воздел руку старец, — наш сын в Константинополе! Он — украшение султанского двора. Сегбос спасет Эчмиадзин. Непременно спасет! Я уже написал ему письмо…

— В таком случае зачем же ты едешь в Тавриз на поклон Тахмазу?

— Утопающий и за змею схватится.

Тэр-Аветис, забыв приличия, почти закричал:

— Наивные люди, у падали просить помощи! Пойми, святейший, шах Тахмаз готов мышиную нору за тысячу туманов вымолить. Это сатанинское отродье ужалит нас, как змея Евы. Знай же, он дрожит при одном взгляде на наши горы. Пусть благодарит султана. Не будь опасности со стороны турок, мы бы уже сейчас прищемили ему хвост и выбросили из Нахичевана, из Еревана, да и из Тавриза. Загнали бы в пустыню. Какую силу имеет Тахмаз, чтобы оказывать тебе помощь?

Католикос пристально смотрел на преступившего приличия священника. Но тот не дрогнул.

— Ты забываешься, заблудший! Что толкает тебя на дерзость? Кто стоит за твоей спиной?

— Наша страна, наше войско! — ответил Тэр-Аветис. — Сюник и Арцах независимы. Они объединились и составляют ныне государство. Об этом должен бы знать пастырь всеармянской паствы.

— Сюник! Арцах!.. — воскликнул католикос. — О эти старые раскольничьи гнезда! Кто даст вам остаться господами? Кто? Может, турки?

— Силой продержимся, и русские помогут.

— Русские ушли…

— Уехал только царь, войска остались!

— Остались, но в Армению не придут.

— Придут! А не придут, мы собственной силой сохраним наш народ, нашу страну…

Католикос протянул руку Тэр-Аветису. Тот неохотно поцеловал ее.

— Ну, а теперь уйди, ради бога! — сказал святейший. — И земля имеет уши. Не приведи господь, донесут шаху, Мирали хану или Абдулла паше, что ты пришел ко мне с таким разговором. Разгневаются они, и разразится над Эчмиадзином бедствие. Уйди!

— Давид-Бек так и знал, — горько усмехнулся Тэр-Аветис. — Недаром говорится: не проси благословения у своего пастыря. Жалкий вор Мирали хан и безвольный женолюб Тахмаз у тебя, святейший, в большем почете, чем народ твой во главе с храбрейшим Давид-Беком.

— Удались! — взмолился католикос.

— Оставайся с миром! — кинул Тэр-Аветис. — Я уйду, но грех на тебе, католикос. Не в пользу народу ты действуешь. Нация — не только этот трон. Может, Сегбос и придет тебе на помощь. Но кто поможет христианам страны Араратской? Кто? Они обречены. Одна у них надежда — сюникское воинство, новое армянское государство Сюника и Арцаха, на зов которого ты не откликаешься. Оставайся с миром!..

С этими словами Тэр-Аветис вышел из покоев. Вослед ему донеслись стенания католикоса.

Тэр-Аветис прорвался сквозь толпу.

Арусяк развела под открытым небом огонь и хлопотала вокруг него. Горги Младший и инок Мовсес, сидя на камнях, мирно беседовали. Завидя Тэр-Аветиса, оба встали. Арусяк смутилась и выронила из рук кружку. Даже рванулась, хотела, видно, убежать. Она и стыдилась, и боялась, как бы страшный священник не наказал ее. А он вдруг ласково, совсем по-отечески попросил:

— Сбегай, дочь моя, принеси воды, очень пить хочется.

Арусяк схватила кувшин и убежала.

— Ну, как дела? — поинтересовался Горги Младший.

— Э, ему свиней пасти, а не паству! — в сердцах воскликнул Тэр-Аветис.

— Поедет? — спросил Мовсес.

— Как бы не так! Собрался на поклон к персидскому шаху. — Тэр-Аветис сплюнул. — И до каких пор наши духовные отцы будут обивать пороги недругов и обрекать свой несчастный народ на гибель?

Сказал и раскаялся: не слишком ли он откровенен с этими молодыми людьми? Но тут же подумалось: «Нет, им можно доверять, они это уже доказали».

— Мы уезжаем, Мовсес, — сказал Тэр-Аветис. — Ты останешься здесь.

Мовсес зажегся маковым цветом. «А молодка, видать, прикипела к сердцу инока!» — подумал Тэр-Аветис и обрадовался этому: человек, имеющий дом, жену и детей, будет зубами защищать свою честь, свою землю, родную страну.

— Останешься здесь, — продолжал он, — до прихода турок. А там соберешь о них нужные сведения и вернешься в Алидзор.

Тэр-Аветис помолчал, посмотрел на жалкий шалаш и добавил:

— Да смотри захвати с собой и Арусяк. Не оставляй ее здесь. Это моя воля и мой приказ. Ну, Горги, нам пора.

Они не дождались возвращения Арусяк — зачем лишний раз смущать бедняжку? Пусть будет светлой ее радость, быть может, очень недолгая. Тэр-Аветис крепко пожал руку Мовсеса и вышел на улицу. За ним последовал Горги Младший.

Их путь лежал на Ереван.

Был уже вечер, когда они перешли мост через Раздан и поднялись на вершину прибрежных скал. После жаркого дня в воздухе еще все дышало зноем. Река громыхала. Мутные, неукротимые воды ее бились в теснине ущелья. На скалах лепилась Ереванская крепость, твердыня с толстыми стенами и несокрушимыми башнями.

— Крепка, проклятая! — сказал Тэр-Аветис, измеряя взглядом высоту крепостных стен.

Направились в Дзорагюх, что громоздился на левом берегу реки. С высоты как на ладони предстал весь Ереван. Город расположился во впадине, в окружении садов и кварталов Ко́нда и Анапа́та.

Крепость была единственным укреплением на подступах к городу. В ней расположился персидский хан Мирали со своим войском и всеми приближенными. С севера Ереван был открыт всем ветрам и всем врагам. И только ущелье Раздана, охватывающее его с трех сторон, делало город неприступным.

Ереванские армяне жили в семи больших кварталах, отделенных один от другого узкими полосками садов. Прибрежные кварталы Хнкен и Дзорагюх напоминали селения Сюника. Дома здесь поднимались лесенкой: кровля одного служила двором другому. Селилась в этих кварталах одна беднота. И не было вокруг ни деревца и ни клочка земли.