Вальдемар Лысяк - Императорский покер

О свободной Польше речь шла в статье V, но, по требованию царя, без использования слов "Польша" и "поляки". Новое государство было названо Варшавским герцогством, что поляков разочаровало. Но весьма верно заметил Мариан Кукель, что Наполеон в этот раз не мог заходить слишком далеко, ведь он вел напряженную игру и, заботясь в ней об интересах Франции (в конце концов, он ведь был французом, а не поляком), в определенных вопросах должен был проявлять сдержанность. Он считал, что наименования не столь важны, чем реалии. В статье V тильзитского трактата "форму пожертвовали в пользу содержанию" [60] Хотя и не совсем — армия Герцогства называлась Войском Польским, она сохранила национальные цвета и белого орла. — Прим. Автора. . Свой дебютный роман я завершил диалогом двух братьев — главных героев книги:

— Да Господи Боже, парень! Что же означают названия, что бы ты предпочел? Свободное и независимое герцогство, которое у нас имеется, или же Польшу, называемую Польшей только лишь с кажущейся свободой?

Молчание, тяжелое и хмурое, впилось между ними, пока через долгое время Каршницкий выдавил из себя:

— Герцогство, герцогство, Доминик" [61] Вальдемар Лысяк "Колыбель". .

"Форма, пожертвованная в пользу содержания". Только ведь содержание полякам тоже не нравилось. Им не нравилась слишком ограниченная территория восстановленной отчизны (сто четыре тысячи квадратных километров), составляющая всего лишь обломок Польши перед разделами. Они забыли, что сами, несмотря на кровавые усилия, не были в состоянии возвратить независимость Польши, и что сделал это только Наполеон; выходит, забыли они старую польскую пословицу: "Дареному коню в зубы не заглядывают". Зная польский национальный характер, можно поставить злотый против гроша, что если бы Бонапарт восстановил Польшу от Балтийского моря до Черного, они были бы недовольны и этим. А за то, что не он присоединил Мадагаскар, наследство Бенёвского.

Варшавский Антикварный Аукцион Anno Domini 1976. Когда во время антракта я упоминаю, что вскоре выйдет моя книга о наполеоновских временах, один из моих собеседников — библиофилов, интеллигентный человек, немедленно палит с бедра:

— Наполеон был негодяем!

— Это почему же вы так говорите?

— Он обманул поляков!

Второй собеседник, тоже интеллигентный, не колеблясь, подтверждает это. Товарищ по путешествию в далекую Азию, сотрудник института в Гливицах, использует те же самые слова. Да их использует каждый второй поляк. Эти слова слышишь неустанно.

Господи Боже, сжалься, ибо не ведают они, что говорят! У наших школьников старших классов это еще можно понять — бывают "педагоги", сравнивающие Наполеона с Гитлером (!) — но откуда эта ненависть у людей взрослых, что же это такое? Распространенное в Польше знание истории в категории: "При короле Ольбрáхте [62] Ян I Ольбрахт (1459–1501) — король Польши с 23 сентября 1492 (провозглашение избрания королём 27 августа 1492). Ян Ольбрахт имел намерение посадить на престоле Молдавии своего брата Сигизмунда, чтобы удобнее было затем вести борьбу с турками. Экспедиция окончилась в Буковине страшным поражением поляков, которое повлекло за собой опустошительное нападение татар и турок на Польшу. Планы короля расстроились; он должен был поддерживать мир с турками, чтобы оградить своё государство от опасных врагов. В довершении, Альбрехт вернувшись домой задел шляхту конфискацией имущества в наказание за непослушание во время войны, оставление ею поля битвы, дезертирства и.т.п. Ян Ольбрахт умер в 1501 году, в Торуни. не стало шляхты", а если знание и поглубже, то из тенденциозных статей и научных работ. Да еще и это имя. Другие имена: Александр, Цезарь, Вашингтон, Ганнибал, Людовик XIV, Иван Грозный, Карл Великий — не вызывают каких-либо волнений или ассоциаций. Наполеон — о, этого либо слепо любят или (гораздо чаще) слепо ненавидят, в обоих случаях без особого смысла. Если уж ненавидят, то, в основном, за то, что он не отдал всей своей жизни в жертву Лехистану в благодарность за теплое сердечко со всем прилегающим к нему Марыси Валевской. В ответ на анкету, объявленную редакцией "Мувё Веки" (Mówią Wieki — Говорят столетия) среди всего прочего я написал: "Польским критикам Наполеона стоит вспомнить, что чувствами и с сердцем на вытянутой ладони можно руководствоваться в собственной малогабаритной трёшке (и то не всегда), но не в случае государств" (№ 8, 1969).

Наполеон, ничего не скрывая, заявлял: "Я должен полностью посвятить себя Франции и ее интересам" (письмо Коленкуру в 1811 году по вопросу претензий Александра по вопросу Герцогства Варшавского); его деятельность в пользу Польши была прагматичной, продиктованной интересами Франции и всей той Европы, об объединении которой под предводительством той же Франции Бонапарт все время мечтал. Отсюда и его знаменитое высказывание: "Без восстановления Польши Европа с той стороны остается без границ", и другое, в котором он называет Польшу "ключом свода Европы". Что же касается результата Тильзита, Герцогства Варшавского, то — как свидетельствует в своих мемуарах адъютант императора, Юзеф Грабовский — Наполеон со всей откровенностью сообщил жалующемуся поляку, председателю Совета министров Герцогства Варшавского, Станиславу Малаховскому:

— Дорогой мой граф, я играл в "двадцать одно". Добрал до двадцати и на этом остановился.

На первый взгляд, это отдает цинизмом, но ни в коем случае это цинизмом не является — это было превосходным в качестве метафоры и очень верным определением ситуации за игровым столом. Всякий, кто знает игру в "двадцать одно" (заимствованную поляками от французов и до сих пор у нас популярную), знает, что набор двадцати очков является ситуацией практически оптимальной, больше карт "прикупать" нельзя, поскольку тогда у тебя больше 90 процентов вероятности на перебор, то есть, на проигрыш. И точно так же было и на тильзитском пароме. В существующей ситуации Бонапарт не мог рисковать попыткой увеличения Герцогства, поскольку это вызвало бы протест России и, прежде всего, Австрии с ее целенькой и жаждущей боя армией, что, учитывая усталость наполеоновских войск, было тогда весьма опасным — весь уклад, весь ожидаемый мир мог бы разрушиться (со всеми подробностями это объяснил французский дипломат Биньон, посол Наполеона в Герцогстве, в VI томе своей "Истории Франции с 18 брюмера до Тильзитского Мира", Париж 1830).

Но, хотя чувства мы уже выбросили на помойку, ибо в политических играх именно там им и место, в случае Наполеона (и это один из немногих такого рода, известных мне из истории случаев) — даже чувства играли здесь роль! Неоднократно, во всяком случае, более десятка раз, император повторял, в письменном виде и "орально", что дело восстановления Польши для него является не только политической проблемой, планируемой и реализуемой с точки зрения французской и панъевропейской полезности, но еще и дело чести ! Некоторые из подобного рода высказываний я еще в этой книге процитирую.