Коллектив авторов - Посиделки на Дмитровке. Выпуск 8

И в это же время родилось и все крепло жаркое чувство природы. Последнее предгимназическое лето в Рёвнах на всю жизнь определило тот поток любви к родной природе, который позже всегда изливался у Паустовского на бумагу. «С этого лета я навсегда и всем сердцем привязался к Средней России. Я не знаю страны, обладающей такой огромной лирической силой и такой трогательно живописной — со всей своей грустью, спокойствием и простором… Величину этой любви трудно измерить. <���…> Любишь каждую травинку, поникшую от росы или согретую солнцем, каждую кружку воды из лесного колодца, каждое деревцо над озером, трепещущее в безветрии листьями, каждый крик петуха и каждое облако, плывущее по бледному и высокому небу».

И он — органичная часть всего этого, приобщенный и слившийся с природой и жизнью людей. Ее естественная часть.

Очередной всплеск — в Мещёрском крае, Солотче, «второй родине», где ему захотелось стать еще чувствительнее, еще утонченнее. И вот — желаемое свершилось: «…медленно отделился от ветки красный лист, вздрогнул, на одно мгновение остановился в воздухе и косо начал падать к моим ногам, чуть шелестя и качаясь. Впервые я услышал шелест падающего листа — неясный звук, похожий на детский шепот, и почему-то у меня забилось сердце».

Такое впечатление, что добрый чародей рассказывает читателю волшебную сказку о зачарованном мире. Сказывает сказку жизни, в которой живет сам. И так хочется, чтобы ее услышало как можно больше людей!

И Паустовский уже в другом месте и в другое время пишет: «Это должны бы видеть все любимые тобой и милые люди. Когда человек счастлив, он щедр, он стремится быть проводником по прекрасному. Сейчас мы были счастливы, но молчали, потому что настоящий восторг не терпит никаких возгласов и внешнего выражения».

А Марина Цветаева свой восторг всегда выплескивала — фейерверком, восклицательными знаками. И негодование — тоже, часто едко, иногда — иронически.

Она вообще была междометийной, когда говорила о любви и счастье. Это ей принадлежит фраза: «Бог создал мир в восхищении».

«Вся моя жизнь — роман с собственной душою, с городом, где живу, с деревом на краю дороги, — с воздухом. И я бесконечно счастлива». Это написано незадолго до революции…

Революцию Паустовский и Цветаева встретили по-разному, с виду — встали по разные стороны баррикад.

«Чернь черная навстречу чванится» — это впечатление Цветаевой в начале революции. И вскоре продолжение: «Кого я ненавижу (и вижу), когда говорю: чернь. <���…> Ненавижу — поняла — вот кого: толстую руку с обручальным кольцом и (в мирное время) кошелку в ней, шелковую („клеш“) юбку на жирном животе, манеру что-то высасывать в зубах, шпильки, презрение к моим серебряным кольцам (золотых-то, видимо, нет!) — уничтожение всей меня — все человеческое мясо — мещанство!».

У Паустовского встречаем аналогичное непринятие потребителей и хищников: «Только люди, не помнящие своего духовного родства, люди, тупо равнодушные к культуре своей страны, могут так безжалостно уничтожать ту высокую культурную ценность, что несут в себе природа, пейзаж и его красота. <���…> браконьер пронырлив и деятелен и проникает в самые глухие и заповедные углы. <���…> глушением рыбы <���…> занимались представители местной власти».

И еще: «За бессмысленное убийство деревьев надо карать. <���…> Из нашей жизни навсегда должен быть изгнан один из опаснейших врагов социалистического общества — обыватель и хищник с пустыми глазами, плюющий на природу и калечащий ее для удобства своей копеечной и бессмысленной жизни».

Однако, даже явные злоупотребления власть имущих и их попустительство не могут сбить общего оптимистического отношения Паустовского к жизни при советском строе. Он видит и описывает только то, что хочет: освобожденных от платков аджарских девушек, ныне работниц ткацкой фабрики, прорытые каналы, построенные плотины, стройку заводов…

Его герои верят в крепость колхозов и построение рая на земле, только бы освобожденные люди захотели трудиться и дружно взялись за дело. Но снова и снова в его же очерках и рассказах сквозит — нет, пока еще люди далеки от этого желания…

Однако, оптимизм в его произведениях не иссякает. Он ощутимо остается верен тем, кто принес на его родину новые принципы жизни — может быть, здесь тоже сказалась любовь к новизне?

Такое впечатление, что вера Паустовского в светлое завтра на земле поистине неиссякаема, она помогает ему жить и надеяться, писать светло и убедительно.

В момент окончательного прорыва большевиков в Одессу в 1920 году он думал: «…моему раздерганному противоречиями прошлому может дать смысл и силу, значение и оправдание только будущее».

Это будущее очень быстро приняло вид разрушения. По ощущению Паустовского, «реальность так густо переплелась здесь с фантастикой. <���…> Несмотря на голод, ледяную сырость в домах, на разруху и одиночество, <���…> я чувствовал временами приливы необъяснимого подъема. <���…> мои годы уже подходили к 30, но я ощущал себя восемнадцатилетним» (СС, 3, 789). Возможно, революция и разруха воспринимались юным Костей как приключение, когда в нем явно оживал дядя Юзя?..

Марина Цветаева восприняла послереволюционную Россию как «дом, который — срыт». «Той России — нету, /Как и той меня» — скажет она в зарубежной отдаленности 30-х годов.

Оставшись на родине после октябрьского переворота, она внутренне примыкает к тем, кто изгнан, к защитникам старого строя. К побежденным.

Ее отношение к СССР перед возвращением из-за границы выражено четко: она там невозможна. «Ехать в Россию? <���…> Там мне не только заткнут рот непечатанием моих вещей — там мне их и писать не дадут».

Она выбрала раз и навсегда для себя — духовные ценности, современность определила как «совокупность лучшего».

Паустовский влюблен в жизнь как она есть. «Отчаянное пристрастие к жизни», — говорит один из его героев.

Цветаева как будто вторит ему: «Безумная любовь к жизни, судорожная, лихорадочная жадность жить».

Паустовский принимает и поэтизирует обычную повседневность всей своей романтической натурой. Он сам — неотъемлемая часть этой жизни. И делит он в своих произведениях людей на своих, советских, и чужих, врагов, главным образом по склонности их к созидательному труду. Нетрудовой элемент всегда враг. А с врагом надо сурово расправляться. Как, скажем, пьяный матрос с голландской королевой Вильгельминой.

А Цветаева даже преступнику, только что ее ограбившему, не желает смерти.

Она живет особняком — и всегда с сочувствием к побежденным. «Пощадите Стеньку Разина!» — звучит в 1918-м году цветаевский мотив прощения. Два сына поссорились, не поладили, передрались. А для матери они оба — ее дети. Марина Цветаева просит пощады красным, в момент кажущегося поражения революции, бунтарям, тем, кто больше всего нарушил ее внутренний душевный мир. Просит голосом — и сердцем — Матери Родины. Той Руси, которая после разгрома добровольцев оказалась для нее «за морем за синим». Той родиной, которая для нее после революции перестала быть…