Елизавета Дворецкая - Княгиня Ольга. Ключи судьбы

Правда, выговор у бродяги был здешний – значит, не из дальних краев. Девятая зима – как раз Деревская война выходит. Очень может быть, что «лихими людьми» были киевские отроки – из дружин Святослава, его родичей и бояр, из разных земель собравшихся, чтобы отомстить за убитого в Деревской земле русского князя Ингвара. Еще несколько лет после того в Киев тянулись деревские погорельцы из Искоростеня и других городцов, сожженных русскими дружинами, сироты, оставшиеся без кормильцев. И этот, должно быть, с тех пор здесь перебивается…

Стоило Мистине задремать, как бродяга – залысый лоб, побелевший шрам, пронзительный взгляд – вновь вставал перед глазами. Не отпускало чувство, что за дверями княгининой избы осталась опасность. Как если у тебя на глазах под поленницей или под кадью во дворе скроется гадюка, и не будет покоя, пока не прибьешь эту мерзость. Воевода ворочался, гнал воспоминание, старался успокоиться, поглаживая теплое тело лежащей рядом женщины. Вдыхал ее запах, и сейчас будоражащий и наполняющий блаженством. И когда она сквозь сон теплой рукой накрывала в ответ его руку, на сердце становилось горячо, а по душе будто проходило нечто мягкое. Уже более двадцати лет он стремился к ней – сперва невесте, потом жене, потом вдове своего побратима Ингвара, – как ни к чему иному на свете. Как птицы осенью стремятся к Ирию, зная свой путь и не замечая преград. Любовь Эльги Мистина считал величайшим своим сокровищем, и те годы или месяцы, когда она принадлежала ему, были отмечены в памяти огненной полосой. Год назад Мистина наконец завоевал право почти не скрываясь проводить с ней ночи и до сих пор видел в этом дар судьбы и повод для молчаливой гордости. Что бы ни происходило в Киеве, на Руси, на белом свете, – рядом с ней он забывал обо всем до утра. Но сейчас, стоило ему, отвлекшись, погрузиться в сон, как что-то будто толкало его – он вздрагивал и просыпался.

Клятая та Деревская война! Напомнил бес одноглазый, теперь не отвязаться! Мистина не любил вспоминать тот год. Слишком много потерь и унижений ему пришлось тогда пережить. Руками деревских князей судьба поставила его на перекрестье путей, где каждый был тяжел и, что еще хуже, бесчестен по-своему. Не было от того камня доброго пути. Ингвар ценой своей жизни спас семью и честь побратима. Потеряв его, Мистина оказался перед необходимостью оправдываться в глазах вдовы-княгини. После всего перенесенного ему не стоило труда приставить клинок собственного скрамасакса к своей груди: без ее доверия ему не нужна была жизнь. Тогда Эльга поверила ему, но все случившееся надолго разделило их. И теперь, спустя девять лет, воспоминания того года были как незаживающая язва в душе.

Извод возьми того одноглазого!

Мистина старался думать о другом, даже было задремал наконец… И вдруг сел на постели, среди свежей ночи весны пронзенный могильным холодом.

– Йо-отуна мать…

– Что с тобой? – Эльга тоже открыла глаза и села.

Всю ночь она слышала, как он ворочается, но не задавала вопросов: мало ли чем воевода мог быть озабочен? Но голос, произнесший рядом с ней «йотуна мать», прогнал сонливость. Такой голос она слышала у Мистины очень редко – и всегда это значило, что случилось нечто и впрямь очень худое. В полутьме клети она видела застывшее лицо воеводы, острый взгляд, устремленный куда-то вдаль.

– Это он, йотун его ешь…

– Кто?

Не отвечая, Мистина отбросил покрывало и соскочил с лежанки. Откинул засов, толкнул дверь и крикнул в избу:

– Брезнец! Бонди!

Из полутьмы послышался шум: два его телохранителя, спавшие на полу близ двери клети, привычно подскочили, еще не проснувшись. Протирая глаза, оружники сквозь предутреннюю мглу уставились на своего воеводу – он стоял на пороге в одной сорочке, с рассыпанными по плечам длинными русыми волосами и с таким лицом, что у неробких отроков замерло сердце. Подумалось нечто ужасное – неведомые враги колдовством пролезли через заволоку? Княгиня умерла во сне?

– Живо! – крикнул Мистина. – Наружу! Отроков поднять, послать в город, искать по всем закутам, где нищие бродяги ночуют. Искать мужика средних лет, невысокого, щуплого, со старым рубцом через всю рожу, с убитым правым глазом. Ко мне сразу, как найдут. У Ригора первым делом пусть посмотрят. И у Острогляда.

На ходу опоясываясь, не обувшись даже, оба оружника вскочили и бросились из избы – в гридницу, искать десятского нынешней стражи, чтобы передать приказ и поднять остальных. Служанки княгини тоже проснулись, села на своей лавке десятилетняя княжна Браня. Бросив на девочку взгляд, Мистина кивнул, добавил совсем спокойным голосом:

– Спи дальше, зайчонок.

Будто хотел сказать, что ее, Брани, ночной переполох никак не касается и ей тревожиться не о чем.

Когда Мистина вернулся в клеть и вновь закрыл дверь, Эльга уже сидела, спустив ноги с лежанки, – в сорочке и с двумя косами через грудь до пояса. В тридцать восемь лет, уже имея внука, княгиня была удивительно хороша собой. Все в Киеве верили, что год назад сам василевс из Царьграда, что сидит на золоте и одевается в золото, желал взять ее в жены. Еще бы – такая красавица, да к тому же госпожа огромной Русской державы. Оставшись без супруга, она сделалась наградой не хуже солнца с неба. Эльга лишь немного располнела в поясе и в бедрах, но светлые волосы ее оставались длинны и густы, а при тусклом свете не было видно и тех тонких морщинок на лбу и возле глаз, что прокрались тайком на лицо прекраснейшей женщины земли Русской. Мистина, впервые увидевший ее пятнадцатилетней девушкой, и сейчас не замечал никакой перемены. И твердо знал одно: уступив ее когда-то Ингвару, больше он не уступит никогда и никому.

– Что случилось? – настойчиво повторила Эльга. – Что ты подскочил, будто пожар? Куда ты их послал?

– Ложись. – Мистина подошел и мягко подтолкнул ее, побуждая вернуться на место у стены. Потом лег сам и закинул руки за голову. – Не пожар… но если я прав…

– Да что такое?

Мистина помолчал. Отвечать все равно придется, но сперва он пытался еще раз проверить свои впечатления.

– Попался мне вчера под вечер побродяга один на дворе… на мостках сидел… рубец через всю рожу десятилетней давности. Даже словом перебросился. А потом все думаю: где же я видел этого беса? Явно без рубца еще видел, иначе бы вспомнил.

– Ну и где? – Не ложась, Эльга сидела над ним и с тревогой всматривалась в хорошо знакомое лицо.

Вот уже более двадцати лет Мистина Свенельдич был тем стволом Сыра-Матера-Дуба, на коем держался ее мир, ее щитом и мечом ее дружины, второй ее душой. Она узнала его раньше, чем князя Ингвара, будущего своего мужа. Именно Свенельдич привел ее из плесковских лесов в Киев, сделал княгиней русской, а потом не раз помогал удержаться на этом месте. Он спас честь Ингвара в первом походе на греков, он не позволил следствиям первых неудач расколоть княжескую семью и Русскую державу. Именно он вонзил нож в грудь деревского князя Маломира, свершив их с Эльгой общую месть за Ингвара. Все эти годы сила его и влияние в дружине были так велики, что если бы Эльга, овдовев, избрала Свенельдича своим новым мужем, никто бы не удивился. И как сказать – посмели бы родные братья Ингвара, законные наследники, с ним тягаться. В ту зиму, еще не отойдя от потрясения и горя, Эльга объявила, что ради прав своего единственного сына никогда не возьмет другого мужа. И не раз потом втайне пожалела об этом. Однако ни она сама, ни земля Русская не управились бы без Свенельдича. Связи их не смогло разорвать даже то, что во время поездки в Царьград два года назад княгиня приняла крещение, а воевода нет. Он оставался приверженцем старых богов, и тем не менее не было человека, стоявшего к княгине ближе, чем он. Киевские бояре были недовольны и опасались его влияния, с чем бороться было не по силам никому. Молодые княжьи гриди находились в вечном соперничестве с воеводскими оружниками, а сам Святослав в последние годы все больше не любил Мистину, как не любит отчима строптивый отрок – даром что сам имел уже двух знатных жен и давно вышел из отрочества. Да и как могло быть иначе? Не будучи князем и даже не принадлежа к княжескому роду, Свенельдич-старший обладал почти полной властью и над княгиней Эльгой, и над Киевом, и над всей Русью. Как могли любить его люди, желавшие тех же прав? Не желая множить вражду вокруг себя, Эльга отчасти и поэтому с самого начала вдовства отказалась от мысли принять его в мужья. Но жизнь все расставила по местам.