Имоджен Гауэр - Русалка и миссис Хэнкок

– А! – Миссис Флауэрдей издает переливчатый смешок. – Я сразу поняла, что вы – не она: я столько наслышана о ее красоте.

Мисс Кроуфорд по-прежнему держит в руках громоздкий сверток и сейчас принимается снимать с него слой за слоем: за мехом следует плотный муар, потом коломянка и, наконец, узорчатая шаль. Женщины подступают вплотную к ней.

– Ути, мой маленький! Ты проснулся?

– Мы хорошо поспали, а? Да, очень хорошо.

– Ах, какой ты у нас молодец, что поспал как следует.

Ибо в свертке лежит младенец со сморщенным личиком и слипшимися от пота волосенками; он раздраженно моргает, глядя на женщин, и подносит к глазам крохотные ручонки. На запястьях у него глубокие перетяжки, на костяшках пальчиков – ямочки.

– Красавчик наш! Мисс Липпард, ваш дом первым удостоился визита нашего Малыша.

– О… – произносит Сьюки. – Не желаете ли испить чаю?

Но и усевшись, дамы продолжают ворковать с младенцем, которого старая дева мисс Кроуфорд легонько подкидывает на коленях; его головенка, откинутая ей на грудь, болтается на тонкой шее.

– Полагаю, это ваш первенец, – обращается Сьюки к миссис Флауэрдей.

– Более того, еще и мой первый внук! – горделиво сообщает миссис Кроуфорд. – Удивительно, как вы догадались? Но знаете, когда он только родился, мне до него решительно никакого дела не было. Меня заботило лишь самочувствие Каро, поскольку все младенцы более или менее одинаковые, а Каролина у нас одна. Во всяком случае, так я тогда считала. – Она подается к малютке и нежно прихватывает его щеку большим и указательным пальцем. – Но я была не права, да, мой сладкий? Ведь ты у нас самый прелестный мальчишечка на всем белом свете, верно? – Она снова поворачивается к Сьюки. – Теперь я в нем души не чаю, так что я прощена.

На лице мисс Кроуфорд мелькает улыбка. На вид этой женщине лет сорок, и она красива особенной суровой красотой: резкие черты, крупный орлиный нос. Ребенка она держит совершенно спокойно, почти не обращая на него внимания, а когда он вдруг морщит личико и испускает натужный вопль, она даже бровью не ведет, но привычным движением подставляет указательные пальцы, чтобы он за них ухватился. Младенец упирается крохотными ножками ей в колени и выгибается назад, пытаясь встать; глаза у него вытаращиваются от усилий, на искривленных губах пузырится слюна.

– Ах, какой силач! Настоящий Геркулес! И не подумаешь, что нам всего три месяца от роду! – хором восклицают мать и бабушка, но сама мисс Кроуфорд не произносит ни слова – просто крепко сжимает пухлые запястья младенца, который стоит у нее на коленях, покачиваясь и вихляясь, как марионетка. – А как замечательно наша Джейн умеет с ним обращаться – вы заметили, мисс Липпард?

Миссис Флауэрдей вытирает ребенку губы, когда он шлепается обратно на колени мисс Кроуфорд.

– Очень жаль, что ей так и не довелось стать матерью.

– Ну, не знаю… возможно. Но с другой стороны, если бы у всех до единой женщин были мужья и дети, то у них не осталось бы добрых помощниц. На свете все-таки должны быть и незамужние; Господь и для них найдет довольно работы.

Младенец сопит и кряхтит в руках мисс Кроуфорд.

– Вы никогда не были замужем? – спрашивает у нее Сьюки.

Вопрос дурацкий, конечно, но девочка хочет, чтобы та сама на него ответила.

– У нее не случилось с одним морским офицером, – хриплым театральным шепотом сообщает миссис Кроуфорд.

– Служившим в Ост-Индской компании, – вставляет мисс Кроуфорд, снова прижимая ребенка к груди.

– Заставил Джейн потратить на ожидание лучшие годы…

– Он получил назначение в дальние края…

– А сам так и не вернулся!..

– Он утонул.

– Слава богу, теперь Джейн есть чем заняться, хотя, конечно, это совсем не то же самое, что нянчить собственное дитя.

– А нянька из нее расчудесная, не знаю, как бы я без нее управлялась, – говорит миссис Флауэрдей. – Я решила забрать ее с собой в Эссекс, тогда она сможет заботиться о Малыше постоянно.

– Да и нам с мужем станет полегче, – говорит миссис Кроуфорд. – Мы очень к ней привязаны, разумеется, но жизнь нынче такая дорогая, что всем будет лучше, если Джейн сможет отрабатывать свое содержание. Мой муж питает к ней самые нежные чувства – она его слабость, с детства обожаемая сестра, – и клянется, что содержал бы ее в полном благополучии до скончания дней просто ради собственного удовольствия, но мы не должны унижать достоинство нашей милой Джейн, верно? Мне бы не хотелось, чтобы она чувствовала себя приживалкой.

– А потому я поеду в Эссекс, – говорит мисс Кроуфорд.

– И заживем мы преславно! – восклицает миссис Флауэрдей.

Младенец начинает извиваться и поскуливать. Личико у него краснеет, потом багровеет, ушки становятся алыми. Он сморщивается пуще прежнего и шумно сопит. Мисс Кроуфорд подбрасывает его на коленях и ласково теребит крохотные пальчики, но он не желает успокаиваться: широко раскрывает ротик и испускает первый оглушительный вопль. «Тише, детка, тише!» – шепчет мисс Кроуфорд, предлагая ему пососать свой палец, но ребенок, которого, видимо, уже и раньше одурачивали таким образом, резко откидывается назад и заливается яростным ревом, показывая голые десны. Мисс Кроуфорд поднимает глаза на миссис Флауэрдей.

– Ничего не поделаешь.

Молодая мать приспускает верхний край корсета и шарит под своей кружевной косынкой.

– Ах, бедняжка! – вскрикивает она, возвышая голос над возмущенными воплями своего чада. – Он проголодался, да? Дайте его мне, тетя. Скорее! – И младенца передают через стол, как тарелку миндального печенья; миссис Флауэрдей, значительно приподняв бровь, взглядывает на Сьюки и говорит: – Видите ли, кое-что она все-таки не может для него сделать. – После чего вынимает из корсажа левую грудь и прикладывает к ней младенца. В комнате мгновенно наступает тишина – одна только миссис Флауэрдей продолжает негромко говорить, покачивая своего малютку: – «Отдай его кормилице», – сказала мне мама, как только он родился. «Ни за что, – ответила я. – Никого к нему не подпущу, сама выкормлю».

– А я вот всех своих детей отдавала кормилице, и все мы были премного довольны, – говорит миссис Кроуфорд, с нежностью глядя на младенца, который причмокивает и постанывает, положив растопыренную ладошку на грудь матери, исчерченную голубыми венами. – Если бы я всех сама кормила, от меня бы только кожа да кости остались. Деревенские женщины крепче и здоровее. – Она переводит глаза на Сьюки, словно спрашивая у нее мнения на сей счет. – Каролину послушаешь, так можно подумать, будто я предложила навсегда от него избавиться. Но ведь дети до года больше в тягость, чем в радость. Почему бы не отдать ребенка в дом к кормилице, чтобы забрать обратно, когда он научится ходить, лопотать и станет забавным?