Анастасия Туманова - Горюч камень Алатырь

– Стой, дурак! Да не здесь! Что же тебя, остолоп, растаращило посреди лужи! Назад подай! Тьфу, послал господь болвана, да за свои же деньги… Останови!

Извозчик, ворча, натянул вожжи. Из экипажа неловко выбралась особа лет сорока пяти в измятом коричневом платье и старой, местами траченной молью накидке. Её узкое лицо с воспалёнными веками отливало нездоровой желтизной. Тонкие губы вздрагивали, словно от тика. Женщина забарабанила кулаком в калитку. Время от времени она прерывала стук и приподнималась на цыпочки, силясь заглянуть за забор. Вскоре послышались торопливые шаги.

– Бежу, бежу… Чего надобно? Вам кого, сударыня? Кто такая будете? – изумлённо спросила Федосья, открыв калитку и воззрившись на гостью.

– Майорская вдова Алевтина Тихоновна Семчинова буду, дура! Где твои господа? Князь Тоневицкий мне надобен и дочь моя Ольга! Зови немедля!

– Эка, барыня, а где ж взять-то? – развела руками кухарка. – Второго дня господа уехамши, дом пустой стоит! Никого нет!

– Уе-ехали? – со свистом втянув в себя воздух, переспросила Семчинова. – Это куда же?

– А в Петербург, куда ж ещё! На сезон зимний! Враз после венчания собрались и укатили!

– Ах, мерзавка… – прошептала Алевтина Тихоновна. – Ах, сучка драная… Обвенчалась, стало быть… Уела мать, нечего сказать… Выскочила… в княгини вскочила, мра-а-азь! Без дозволения… без благословления… отблагодарила за хлеб… да будь ты про-о-оклята! – завопила она вдруг так пронзительно, что Федосья шарахнулась от неё и поспешно захлопнула калитку. Лязгнул засов. Семчинова, взвыв, кинулась грудью на доски, калитка затряслась – но выдержала. Алевтина Тихоновна поперхнулась, взмахнула руками и, бессмысленно поводя глазами, осела на тротуар.

Из экипажа деловито выбрался Федотыч, подхватил свою барыню под мышки и молча повлёк её к извозчику. Семчинова не сопротивлялась, безвольно перебирая ногами по земле. Губы её что-то беззвучно шептали, выкаченные, безумные глаза смотрели в серое небо.

– До свиданья, Марья Александровна! Дашенька… Наденька… Адель… Может, всё же останетесь ночевать? В доме куча пустых спален! Посмотрите, ведь ветер поднимается! Того гляди, снег падать начнёт, а вы на колёсном ходу!

– Нет-нет, моя дорогая, сердечно благодарю – но мы поедем домой! Вы, надеюсь, не забыли, что завтра бал у пана Команского? Нужно как следует выспаться, подготовиться… Да проследить, чтобы наша дура Гапка утюгом платья не сожгла: с неё ведь станется! Увидимся завтра в Ставках! Непременно! До свидания же, мои милые! Вера Николаевна! Аннет! Nicolas! До завтра!

– Прощайте, прощайте! Коля, проводите гостей!

Госпожа Алферина, ни на минуту не переставая болтать, величественно выплыла в сени. За ней последовали её дочери и Николай Тоневицкий. В гостиной с открытым пианино и разбросанными по столу карточками лото остались лишь княгиня и княжна Тоневицкие.

– Господи, маменька… какое же облегчение! – со вздохом сказала восемнадцатилетняя Аннет, без всякого изящества плюхаясь в кресло и хватаясь за голову. – Да если бы они согласились остаться на ночь, я бы с ума сошла! Пожалуй, самое невыносимое в соседях – это вот эти визиты… Бал у пана Команского – ужас какое счастье! Пыльные туалеты времён очаковских и покоренья Крыма – и мазурка с прыжками до люстры!

Вера в ответ только слабо улыбнулась. Она сидела у окна и вслушивалась в доносящиеся со двора звуки: женский смех, галантный бас Николая, фырканье лошадей. Свет оплывших свечей играл в её тёмных, гладко причёсанных волосах.

– Не понимаю, почему мы не возвращаемся в Москву? – ожесточённо сказала Аннет, вскакивая и принимаясь мерить шагами гостиную. – Чего мы здесь дожидаемся? Варя с Серёжей уехали ещё месяц назад – и правильно сделали!

– Вы могли бы уехать вместе с ними, Аннет, – напомнила Вера.

– Да, право, стоило бы, – с горечью призналась Аннет. – Поверьте, если бы я знала, что Коля намерен здесь остаток дней своих провести – сбежала бы не оглянувшись! Но как можно было такое предположить?! Серёжа теперь бранится в каждом письме! А Варя, между прочим, ждёт ребёнка, и ей непременно нужны близкие люди рядом! Серёжа, конечно, обожает её, но он – мужчина, и многих вещей, известных опытным женщинам, просто не в силах понять… Ну чему же вы опять улыбаетесь, маменька?

– Вашей горячности.

– По-вашему, она неуместна?! Да Колю скоро попросту исключат из университета! Да-да, и из московского тоже! Занятия давным-давно начались, а он манкирует лекциями! Друзья пишут, удивляются, не могут понять, куда мы пропали… А мы сидим сиднем в деревне, тратим время на индюшек Алфериных и на балы в Ставках! И всё из-за сушёной воблы в синих очках!

– Аннет, вы несправедливы к Ольге Андреевне.

– Напротив – чрезмерно снисходительна! Несносный стриженый сухарь! – Аннет снова рухнула в кресло. – Вы ведь понимаете, маменька, что это из-за неё Коля не едет в Москву! Из-за неё забросил университет, и даже друзьям не пишет! Он, видите ли, «помогает» этой особе освоиться в школе! Да госпожа Семчинова давно и превосходно здесь освоилась и ничуть в не нуждается в покровительстве! А Коля попросту до смерти в неё…

– Ольга Андреевна прекрасно преподаёт, – Вера, словно не замечая тона приёмной дочери, смотрела в окно. – Знаете, Аннет, очень интересно наблюдать, как она меняется в обращении с учениками! Не спорю, госпожа Семчинова – резкий, не всегда приятный человек…

– Отвратительный попусту! – без обиняков вставила Аннет.

– … но с детишками она добра, ласкова, – и сколько терпения! Хоть бы раз голос повысила на какого-нибудь озорника! Я недавно встретила во время прогулки отца Паисия – так сердится наш поп! Ваша учительница, говорит, всех учеников из церковного прихода переманила, сие есть мракобесие! Закона божьего в церкви не читается, а говорится, что человек есть явление природное, как распоследняя лягушка в пруду!

– А вот это уже плохо, – задумчиво сказала Аннет. – Как бы он проповеди в церкви не начал читать против нашей школы!

– Не думаю, что его послушают, – возразила Вера. – Бабы, как я знаю, весьма радуются, что в школе дети не драны и за волосья не треплены – не то, что у отца Паисия! Может быть, Ольга Андреевна – барышня и не очень приятная, но с детьми она…

Хлопнула дверь. В комнату вошёл Николай, и по его лицу Вера сразу же поняла: что-то стряслось. За ними ворвалась, на ходу сбрасывая платок, Ольга Семчинова. Её коротко стриженные, засыпанные снегом волосы были взъерошены больше обычного, острые скулы горели румянцем. В кулаке Ольги был зажат смятый листок бумаги.

– Что случилось? – спросила Аннет, поднимаясь из-за стола. – Отчего в такой час…

– Добрый вечер, княжна, – перебила её Ольга, сбрасывая боты и прямо в распахнутом пальто быстро проходя к столу. – Извините, что я без приглашения и так поздно, но… У меня дурные новости. Наш Андрей Сметов арестован в Смоленске. Мне написали товарищи и… Аннет, что с вами?!. Тоневицкий, помогите же ей! Вот сюда, в кресло давайте! Это обморок! Княгиня, не беспокойтесь, я сейчас сделаю всё, что нужно! Тоневицкий, ну что вы, как столб, воздвиглись?! Дайте немедля мой саквояж, там соли!