Анастасия Туманова - Горюч камень Алатырь

Перед внутренним взором Никиты немедленно предстала Вера Иверзнева в образе мстящего ангела – в чёрном облаке, с дымящимся «лепажем» в руке, с сияющими мрачным удовлетворением очами, над поверженным трупом Казарина… Картина была столь восхитительной, что Никита поймал себя на том, что улыбается, как умалишённый. Испугавшись, он поспешил сменить выражение лица на более приличествующую разговору скорбную мину. Но Вера этого не заметила.

– Я никогда прежде не могла понять, отчего Александрин не удавалось полюбить меня… Ведь с другими детьми всё сложилось легко и просто, без капли моих усилий…

– Вас нельзя не полюбить, Вера, – неловко сказал он. Она с досадой сдвинула брови:

– Никита, ну что за гусарские пошлости… Можно, как сами видите! И ведь только с годами начинаешь понимать, что тот, кто не любит сам себя, не может любить и других! Бедная моя Александрин… Она выросла в страшном, мёртвом холоде. Холод сиротства, холод этого проклятого института, где из живого человека насильно делают восковую куклу с французской пружиною в сердце… холод нашего дома, – Вера горестно поморщилась, вспомнив о чём-то. – Знаете, Никита, она ведь была влюблена в моего Серёжу! И показывала это, безусловно, глупо, наивно, по-институтски. Серёжа обходился с нею жестоко… к его чести надо сказать, что он этого не понимал. Он сам был молод, ветрен, никогда не знал настоящего несчастья. Александрин с её заученным жеманством и этими неистребимыми институтскими ужимками казалась ему смешна до колик. И он не считал нужным это скрывать. Вероятно, я виновата более, чем мой сын. Я должна была пресечь, объяснить, изменить его мнение об этой несчастной девочке… Как же мы всё-таки невнимательны к тем, за кого несём ответ перед Богом! Ведь всего, что случилось с Александрин, могло бы и не случиться! Если бы мы с ней были более близки, если бы она не видела во мне врага, если бы она хоть чуточку доверилась мне…

– Вера, я уверен, что вы сделали всё, что было в ваших силах, – невежливо перебил её Никита. У него не было сил смотреть на мучительную морщину, перерезавшую лоб Веры. – Я знаю вас много лет, я… я имею, чёрт возьми, право это сказать! У меня самого дочь… И, поверьте, я бы остаток жизни своей отдал за то, чтобы Маняша не видела боли и страданий! Но, к сожалению, всем нам отмерена доля горя в жизни. И волей-неволей нужно это горе испить. Никто не снесёт за нас нашего креста. И даже любящие люди не избавят нас от того, что… что… – он растерянно умолк, понимая, что напрочь отвык от разговоров такого рода. – Я выражаюсь высокопарно?

– Немного… но я понимаю вас, – Вера улыбнулась. – Трудно всё же, Никита… трудно смириться с болью своих близких. Подумать только, что было бы с Александрин, с её ребёнком, если бы вы в тот день не оказались рядом с ней!

– Полно, Вера! Это ведь чистая случайность!

– Случайность?! – вознегодовала она. – На том постоялом дворе находились ещё с десяток человек! Она рассказала мне, что просидела там сутки – одна, промокшая, усталая, без денег, без горничной, – и никто не подошёл к ней, не задал ни одного вопроса, не посочувствовал! И только вы… Только вы, даже не зная ещё, что Александрин – моя воспитанница… Никита, вы остались таким, каким я всегда знала вас. Благородным человеком, человеком чести!

Закатов даже ответить ничего не мог. От стыда горели скулы и мучительно хотелось провалиться сквозь выщербленные половицы.

– Вера, вы… вы… Вы заблуждаетесь на мой счёт, – наконец, с трудом выговорил он. – Это всё в самом деле вышло случайно, и никакого благородства тут в помине нет. И я страшно боялся, что этот мерзавец Казарин всё-таки заберёт её. И забрал бы, окажись он ей законным мужем, – вот что страшно!

– Никита, вы неисправимы, – глубоко вздохнула Вера, – Ну почему, почему вам легче выглядеть заурядным ничтожеством, чем…

– Потому что я и есть, к несчастью, заурядное ничтожество, – угрюмо отозвался он. – И одного не могу понять: почему Александрин так пламенно запрещала мне писать к вам целую зиму – и в конце концов написала сама?

– Не можете? – пламя свечей мелькнуло в глазах Веры странным блеском. – А между тем всё очевидно. И уж кто-кто, а вы должны понять Александрин: вы ведь очень с ней схожи в этом.

– Я? Я похож на выпускницу Смольного института?! – оторопел Закатов.

– Ужасно похожи. Вообще, все те, у кого детство прошло в аду, схожи меж собой. Вам легче умереть, чем попросить о помощи, сознаться, что вам плохо, привлечь к себе внимание… Я лишь недавно начала понимать это.

Она была права: при мысли о том, что можно привлечь к себе внимание, Закатову ощутимо сделалось дурно.

– Вера, мне кажется, вы всё же…

– Никита, я знаю вас с детских лет! – вспылила Вера, и язычки свечей угрожающе закачались, разметав по стенам сполохи теней. – И Александрин, смею думать, неплохо знаю тоже! Всё её письмо было о вас! О несчастном благородном рыцаре, который всю жизнь безнадёжно и отчаянно любил княгиню Тоневицкую! И о том, что она, Александрин, никогда не посмела бы нарушить мой покой, если бы не сострадание к вам! Девочка рискнула открыть мне глаза на вашу любовь, вот так, Никита! Она не могла спокойно видеть ваших терзаний!

Он молчал, сумрачно глядя на неё через стол. Когда же Вера, тяжело дыша и вытирая невесть откуда набежавшие слёзы, откинулась на спинку стула, Никита хрипло, тяжело выговорил:

– Вера… Вера Николаевна… Клянусь вам самым святым… Клянусь счастьем дочери моей, что я никогда… никогда и ни с кем не обсуждал… мои чувства к вам. И госпожа Влоньская, полагаю…

– Да знаю, Никита, знаю, – устало отмахнулась Вера. Она уже взяла себя в руки и, опершись локтями на стол, внимательно и чуть насмешливо смотрела на него. – Вот уж в чём ничуть не сомневаюсь! Но Александрин, изволите видеть, – женщина. И женщина, многое вытерпевшая за свою короткую жизнь. Ведь она не ошиблась ни в чём.

– Покажите мне её письмо, – мрачно потребовал Никита.

– Ну уж нет! Да и к чему? Ничего нового для себя, поверьте, я в этих строках не нашла, – слабо улыбнулась Вера. – Как бы то ни было, всё сложилось к лучшему. Александрин жива и здорова. Как только она окрепнет после родов, я заберу её и ребёнка в Бобовины, а после…

– Вера, – вдруг перебил её Закатов. – Безусловно, вы вправе поступить так, как считаете нужным. Я слишком во многом виноват перед вами, чтобы мешать вам. Но позволено ли мне будет задать вам один вопрос?

– Разумеется, Никита… Сколько вам угодно.

– Ваши приёмные дети уже взрослые, как я знаю? Их жизнь более или менее устроена?

– Да… Да, можно так сказать, – удивлённо подтвердила Вера. – Серёжа счастливо женат, вступил в наследство, и они с женой ждут первенца. Аннет замужем. У Коли есть невеста, замечательная, достойная девушка. Вы правы, они взрослые и…