Анастасия Туманова - Горюч камень Алатырь

– Стало быть, вы наконец-то освобождены от обязательств, которые насильно навязал вам этот сукин… ваш покойный супруг?

– Никита! Вы не можете…

– Вера, вы ведь тоже человек чести, – снова перебил он её, вставая из-за стола, и Вера невольно поднялась ему навстречу. – Много лет вы были связаны бесчестно взятым у вас словом. Сейчас вы избавлены от него. И я… чёрт возьми, Вера, ведь мне нечего терять! Вы выйдете, наконец, за меня замуж?! Я не могу, не хочу и не буду без вас жить! Если вы мне откажете, я…

– Вы застрелитесь? – без улыбки уточнила она. Огромные, чёрные глаза пристально смотрели на него.

– Нет, к сожалению. Не имею права, – честно ответил он. – У Маняши, кроме меня, никого нет. Но как только она выйдет замуж, я с чистым сердцем удавлюсь, потому что… Потому что – сколько можно?! Я люблю вас, Вера. Я слишком долго жил без вас. Я более не могу.

Она молча смотрела на него. Затем тихо сказала:

– Князь Тоневицкий вовсе не был тем… что вы сказали. Но вы вряд ли это поймёте.

– Не пойму никогда! – свирепо отозвался Закатов, чувствуя, как за спиной его горят и полыхают мосты. – Нельзя решать свои семейные неурядицы за счёт сломанных чужих судеб и…

– Никита, Никита! Трое детей, оставшихся сиротами, – это вам «семейные неурядицы»?!

– Вера! Вы ответите мне, или!.. – зарычал он.

– Да, да, да! И не кричите, перепугаете людей… – Вера улыбнулась ему почти испуганно. – Что ещё, интересно, вы думали услышать в ответ?! Никита… Ох, пожалуйста, к чему… Ну что же вы делаете?.. Мы ведь уже не молоды, Никита! Послушайте же меня…

Но Закатов ничего не хотел слушать. Он стоял на коленях, неловко сжимая руки женщины, которую любил всю свою жизнь, и покрывал торопливыми поцелуями её мокрые от слёз пальцы. И отчётливо понимал, что, если придётся очнуться от этого сна, он безответственно удавится в собственном сенном сарае.

– Лошади готовы! – провозгласил смотритель крошечной станции в ста пятидесяти верстах от Екатеринбурга, входя в крошечное, заполненное усталыми людьми помещение, – Пожалуйте, ваше сиятельство! И метель как раз улеглась!

– Никита, это, кажется, для нас, – Вера осторожно дотронулась до руки задремавшего мужа, и Закатов, вздрогнув, открыл глаза.

– Уже наши?.. Воля твоя, Вера, я никогда не привыкну к этому «сиятельству»… Что ж… стало быть, пора ехать! Ты не голодна? Не хочешь ещё чаю?

– Ничего не хочу! – Вера отложила потрёпанную книжку журнала, вздохнула, – Вообрази, нашла здесь «Русский вестник» с повестью Жуковой – старый-старый! Я ещё девочкой начала, помню, это читать, а маменька у меня отобрала, сочтя чтение это непристойным для девицы. Сейчас вот прочла – и ничего не нашла непристойного. Просто скучно, пошло, глупо… А я-то терзалась всю юность – выйдет ли Натали за Левина и бросит ли своего нудного генерала? Как будто не было сразу ясно, чем дело кончится, – Вера встала, взяла шубу, лежащую тут же на лавке, – Как представлю, что совсем скоро увижу Мишу, его жену, их детей… Ни есть не хочется, ни пить! Идём скорее! Да где же Федорка? Уснула, что ли, в людской?

– Туточки, барыня, и ничуть не сплю, – румяная Федорка ворвалась в комнату вместе с клубами морозного пара, – Уже все вещи в тройку снесла, да ямщик пособил! Воля, конечно же, ваша, но, может, отпустите этого да другого дождётесь?

– Федора, что за вздор? – удивился Закатов, – Мне сказали, что Савватеев – лучший ямщик на этом тракте! Это большая удача, что именно с ним мы едем!

– Так и есть, ваша милость! – подтвердил смотритель. Говоря, он низко кланялся, и женская клетчатая шаль то и дело сползала с его плеча, а лампа в руке описывала круги. – Ухватистей Ваньки Савватеева никого на тракте нету! Самые наиглавные генералы, которые по срочной казённой едут, завсегда его требуют! Знают, что доставит и в срок, и без оплошки! Такой тройки, как у него, ни у кого до самой Чусовой не сыщете! И дорогу знает, и с конями сам-друг… да и не пьёт ни капли!

– Рожа уж больно каторжная! – без обиняков заявила Федора.

– Рожа – это да, – честно подтвердил смотритель. – С рожей незадача вышла. Но поскольку для дела рожа без особой надобности, так… Дамы, правда, пугаются иногда.

– Я не испугаюсь, – заметила Вера, с улыбкой посмотрев в лицо мужа – перерезанное давними шрамами времён Крымской войны. Никита улыбнулся ей в ответ, подумав: никогда ему не привыкнуть к этой тёплой волне, поднимающейся от сердца всякий раз, когда жена смотрит на него. Никогда он не привыкнет и не поверит. И ничего тут, видно, уже не поделать.

– Я знаю, о чём ты думаешь, – тихо сказала Вера, кутаясь в шубу и беря в руки беличью муфту. – Ты мне, право, надоел.

– Верочка, но я же ни слова не сказал!

– Зачем мне твои слова? Никита, у тебя всё и всегда написано на лице! – неожиданно улыбка на лице графини Закатовой сменилась тревожным выражением. – Знаешь, я так рвалась сюда… Ты же помнишь, каждый день мечтала! Вот как только наш Коленька поползёт… нет, как только встанет на ножки! Нет, как только заговорит – сразу же поедем к Мише! И вот, Коля уже и бегает, и болтает, и Маняша уж почти невеста, и Леночка от неё не отстаёт, и мы насилу собрались и выехали, – а я уже хочу домой! Так ждала, так надеялась, что проживу у Миши с его Натали хотя бы месяц, – а сейчас чувствую, что сойду с ума от тревоги! Как там в Болотееве без нас?

– Вера! – Никита приготовился терпеливо повторить сказанное уже тысячу раз прежде. – Дома – Дунька! Она поцеловала мне образ, что не выйдет замуж, пока мы не вернёмся из Сибири! «А в случае вашего невозвращения умру во девицах, святому долгу себя посвятивши!» – вот что мне было обещано! Дома – детское царство, и они прекрасно себя чувствуют в обществе друг друга! Маняша, Коля, Леночка… ещё и Варвара Трофимовна приехала погостить со своей дивизией! Ты полагаешь, им скучно?

– А учёба? А грамота? Без матери, ты же знаешь…

– Вера, там же есть Александрин! Они взялись уже за немецкие глаголы, и… И итальянский вместе с Варей, и французские спряжения, и…

– Но я всё равно беспокоюсь! – был приведён, наконец, непоколебимый женский аргумент всех времён и народов, и Закатов покорно сказал:

– Хорошо. Если желаешь, этот Савватеев немедленно отвезёт нас обратно в Пермь.

– Ни за что на свете! Я не видела брата десять лет! Едва-едва сумела выбраться! А ты уже тащишь меня назад?!

Закатов счёл благоразумным промолчать.

Тройка дожидалась у ворот: сильные, бурой масти кони, над которыми курился пар. Могучий коренной с клокастой гривой нетерпеливо перебирал копытами, фыркал и мотал головой. Ямщик, – огромный, широкоплечий мужик в овчинном тулупе, перехваченном в поясе красным кушаком, – стоял рядом, любовно охлопывал коренника рукавицей, что-то шептал ему в ухо. При виде подходящих господ он даже не повернулся.