Эрик Шабаев - Только б жила Россия

— Та ни! Посижу годыну-другу, и в кош, в кош, до хохлов своих…

Вошел Бартенев, наклонился к Меншикову, шепнул несколько слов, тот сразу посерьезнел.

— Что ж, господин гетман, отделяй мне полки покрепче, остальной силой арш-арш к Киеву, как предписано. Притомились казаки… — А про себя подумал: «Притомились от грабительств, возы-то полны-полнехоньки. Жалобы, жалобы, жалобы веером! Некий шляхтич отписывает: полковник-де Танский в одной его деревне забрал семнадцать коней, среди них аргамака, да взял червонец и восемь талеров битых, а в другом сельце тот же хват отнял двенадцать коней… Этак они мне всю Польшу врагами сделают! Неспроста мин херц напоминал: особливо-де за казаками смотреть, чтоб никакого разору не было. А как уследишь? По всей Галичине загонами рассыпались… Нет, хватит мне кочубеевых полков, а прочие — по домам!»

Задумался и гетман, теребя ус.

— Хочу мовить о новых вражьих посулах, ваше сиятельство, — затрудненно проговорил он.

— Как, сызнова? Когда ж они угомонятся?

— Бог знае, пан генерал. Посланного велев схватить и на дыбу, а письмо — ось воно, ты уж, Ляксандро Данилыч, сам его царскому величеству передай.

— Что, и прежде случалось? — простодушно удивился Боур.

— Ох! Сперва подбивав клинья Собесский, потом — крымский хан, раскольники-бедолаги с Дону. Теперь ось — круль шведский и его лжебрат Станислав Лещ… — Гетман скрипнул зубами. — И чого навязалысь? Малороссия желае быть вирной тильки одному государю… Нет — знов!

«Там — акции неприятельские, с ними ясно. А вот есть и навет! — мелькнуло у Меншикова. — Причем замахнулись те, о ком никогда не подумаешь… — Он вкось оглядел нахохленно-суровых Кочубея и Искру. — Вожжа под хвост попала, дурь пальцем воззвала? Э-э, разбирайтесь-ка в сих сварах сами. Без нас!»

Он поднялся.

— Ну, хозяин, спасибо за угощенье. Посидел бы еще, да Кикин примчал. Поди, что-то срочное.

— Дуже гарный хлопец. Поклон ему поясной.

Едва Кикин успел отдохнуть после дороги, его потребовали к Александру Даниловичу. Тот, одетый в красный, золотыми разводами халат, томно привстал с дивана.

— А, друг Саша, сколько лет и зим, — приветствовал он Кикина. — С чем явился?

Кикин вынул из-за обшлага письмо, скрепленное именным петровским вензелем.

— Прочту после, давай на словах, — обронил Меншиков, и Кикин с трудом скрыл смех. «Ага, призовешь Вельяминова, он растолкует. С абевегой-то у тебя доселе туго!»

— К успеньеву дню, то есть пятнадцатого августа, быть в Киеве, где б определить наиспешное дело, о коем довольно говорено с вами.

— Точнее?

— Невеста, Дарья Михайловна, ждет под венец.

Меншиков досадливо передернулся.

— У меня тут вскоре бои пойдут. Чую, можно сотворить ладную перетягу, пока швед основными силами в Дрезден умотал. И вот, кати, бросай войско…

— Государев указ! — вроде бы сочувственно молвил Кикин.

— Дён за семь управлюсь, как по-твоему? Это куда ни шло… Эй, Федор, вели принесть меду с погреба, семги, того-сего. Пообедаем, сверстник, а заодно и помальчишествуем напоследок.

За стол сели в рыцарской зале, под малиновым балдахином. Вдоль стен свисали знамена питерского, ингерманландского, невского и киевского полков.

Кикин оглядел угощенье, весело потер руки.

— Сладенько вкушаете, сэр генерал-губернатор!

— Какое! Доселе одной козлятиной пробавлялись, аж скулы свело. Спасибо Дарьюшке, подкинула со слугой воз печений-солений. И следом ты… от нее ж!

— М-м, не скроешься! — пия и закусывая, отвечал Кикин. — Если откровенно, я и сам не раз подумывал: пора своей половиною обзаводиться. Метресса — что? Пых, и нету, свел ухарь побойчее, аль покрасивее, аль повыше… Не-е-ет, супруга — дело верное.

Намек был ясен, и не на кого-то, а на Катеньку, Екатерину Васильевскую… Меншиков помолчал, благодаря полумрак, притуманивший его внезапную бледность. «Лицемерь, лицемерь, все равно твои ходы змеиные угадаю. Не ты ли, мил-друг, и о Гродне в свое время раззвонил? Ну я ж тебе!»

— Блуд есть блуд, — согласился он, медленно пропуская локоны сквозь пальцы. — Никогда еще до путного не доводил, ты прав… Запамятовал, в каком году твово братца старшего на «козле» ободрали? В восемьдесят пятом или девяносто втором?

Кикин поперхнулся от неожиданности.

— Кобелище был отменный. Экое учинил — торговой девке пуп заголил! — Меншиков весело улыбнулся. — Не серчай, к слову пришлось. Ты у нас орел! — но за словами стояло накаленное: орел-то орел, а крылья можем выщипать запросто, не таких обламывали!

Александр Данилович сидел, небрежно развалясь, поигрывая кистью пояса.

«Красив… На кого же он смахивает? — подумалось Кикину. — Ей-ей, гепард — ловкий, немыслимо пестрый зверь, присланный в паре с самкою из Персии шахиншахом! И повадки — те же!»

— Что на Москве? — рассеянно справился Меншиков.

— Князь-кесарь погружен в бунт астраханский. Осьмидесяти трем гультяям — башку прочь, полтораста вздернуты, кое-кто от пыток помре! — поведал Кикин.

— Ну а каково питомец наш?

— Его высочество? Уединился в Коломенском, после трудов праведных. Бастионы-то московские его заботами содеяны.

— А отчего неглинный завалился?

Все знал бестия Алексашка: и то, как Перри противился постановке укреплений на зыбкой прибрежной почве, и об ослином упрямстве царевича Алексея, обернувшемся великим конфузом.

— Сэр Витворт, поди, рад своему дельцу с мастерами? Напоминал я вам, дьяволам: глаз не спускать. Нет, прозевали! Хоть размен-то пленных состоится?

— Обещанного три года ждут. Ссылается на препоны с почтой: мол, четыре курьера пропали один за другим. Намекаем о посылке пятого, а он хвать за пуговицу и ну — разглагольствовать о победах герцога Мальборо в Брабанте… — Лицо Кикина вдруг просияло. — А вот кое о чем ты, милостивый граф, не знаешь. Огильвий-то, друг твой любезный, в Вену отбывает. Насовсем!

— Слава тебе, господи! — Меншиков перекрестился. — Одной вражиной меньше… Спасибо за добрую весть!

«Гепард» мало-помалу подобрал когти, «змея» свилась в клубок, — и теперь друг против друга сидели давние компанейцы, толковали про то, про се.

— Азовские деньки не подзабылись, Александр Данилович? Как черепаший суп ели, а генералиссимуса Шенна за борт полоскало?

— Да, сколько воды утекло, сколько душ на тот свет переселилось. Выпьем-ка, не чокаясь!

— Мы-то живы, ай не так?

— Вроде б, таскаем ноги.

— А машкерадный бой помнишь? — подольстил Кикин. — Ох, ты и выдал тогда фортель с переодеваньем. Небось доныне кой-кому икается!

Меншиков заметно помягчел.

— Не знаешь иногда, откуда и берется! — Он постучал себя по лбу, кивком указал на стол у окна, заваленный планами и картами. — Весь новый поход в деталях продуман, столько мыслей толпится — горы б своротил, ей-ей… Да, мне тут мин херц интересную книжицу прислал, о Густаве Адольфе. Головаст был, сатана! Тактика евонная — сегодняшней под стать, если не завтрашней, а жил… век тому назад!