Владимир Семенов - Кремлевские тайны

— Натравливает народ на руководящий аппарат…

Потрафляет обывательским вкусам… Пытается вбить клин в морально-политическое единство…

Заместитель редактора возбуждался все больше и возбуждал против меня редколлегию, не посвященную в суть дела. Я попробовал защищаться:

— Но вы же знаете, кто дал мне задание, кто требовал, чтоб я в самом срочном порядке писал фельетон…

Заместитель редактора оборвал меня на полуслове:

— Что ты хочешь этим сказать? Посадил газету в лужу, а теперь ищешь виноватых?

Жаловаться товарищу Суслову на этого бестыжего человека я почему-то не стал.

Несколько раз я видел Андреича-Алексеича настолько близко, что при желании мог бы потрогать его руками. Был даже представлен ему лично. Это событие состоялось в приемной главного редактора «Правды» П. А. Сатюкова ровно через пять минут после того, как он был снят со своего поста.

В работе октябрьского Пленума шестьдесять четвертого года Сатюков участия не принимал, он находился в Париже. Вряд ли эта командировка была случайной. Скорее всего, его как человека, близко стоявшего к Н. С. Хрущеву, постарались отправить подальше.

Сатюков появился в редакции дней через десять. Он проследовал в свой кабинет, собрал редколлегию. Был смущен, но, в общем, держался. Мы смотрели на него и не знали, является ли он нашим редактором, или уже нет.

— Узнав о состоявшемся Пленуме, — сказал нам Сатюков, — я в тот же день дал телеграмму в ЦК о своем полном согласии с принятыми решениями. По приезду сразу же позвонил Леониду Ильичу, спросил, как мне быть. Он ответил: «Вы наделали много ошибок, вам их и исправлять. Беритесь за дела».

И Сатюков взялся за дела. С присущей ему энергией и удивительной работоспособностью. Составлялись общередакционные и отдельческие планы по реализации решений Пленума, давались задания собкорам, спецкоры разъезжались по всей стране. Сатюков был в редакции с утра до позднего вечера. Перед подписанием полос он надевал свой неизменный кожаный пиджак, спускался в типографию и там прямо у талера вносил последнюю правку. Никто из нас уже не сомневался, что он останется редактором. Как и он сам, ведь Брежнев сказал ему, что он останется на своем месте.

Свой последний день Сатюков начал, как обычно: вычитал полосы, провел редколлегию, совещался с отделом писем, встречался с редакторами других отделов, потом пригласил меня.

— Вот письма новоселов о низком качестве мебели, — сказал он, вручая мне папку. — Ты знаешь, как сейчас остро стоит вопрос о товарах для народа? Нужен острый фельетон. Кто бы мог сделать?

— Мог бы Семен Нариньяни. Он оправился после болезни и сейчас в боевой форме.

— Пусть пишет. Попроси его от моего имени, чтоб не тянул. А завтра зайдешь, скажешь, как дела…

Назавтра я уже не зашел: быть редактором Сатюкову оставалось минут сорок… Едва я вернулся в отдел, как по коридорам электрическим разрядом пронеслась новость: к нам едет Суслов, машина уже вышла из ЦК.

В кабинете главного спешно собралась редколлегия. Тут же появился Суслов. Он прошел к редакторскому столу, сел слева на стул.

— Понял, зачем я приехал? — спросил он у Са-тюкова.

Суслов вынул из папки пачку экземпляров «Правды».

— Вот полюбуйся, в последний год жизни Сталина «Правда» дала девять его портретов. А сколько ты напечатал снимков Хрущева?

Если не ошибаюсь, Суслов назвал цифру 283.

На наших глазах разыгрывалась какая-то комедия. Будто и впрямь можно было подумать, что все эти десять лет Суслов приказывал редакторам снимков Хрущева не давать, а те сопротивлялись и по собственной инициативе протаскивали на каждую полосу по пять клише! И что бы Суслов сотворил с Сатюковым, если бы он еще совсем недавно не опубликовал хоть одну обязательную фотографию Никиты Сергеевича?

…Весь процесс снятия Сатюкова занял считанные минуты. Суслов вышел из кабинета, за ним вся редколлегия гурьбой. Я очутился прямо за его спиной. В приемной к Суслову кинулся помощник редактора М. А. Шатунов. Представился и доложил:

— Вам только что сюда звонили…

Кто звонил, я не расслышал.

— Это вы, что ли, тут фельетончики пописываете? — вдруг спросил его Суслов.

— Не я, не я, — перепугался Шатунов. — Это Шатуновский! Вот он! — Он показал на меня пальцем.

Суслов оглянулся, смерил меня своим тяжелым взглядом и, сказав «То-то!» — пошел дальше.

— Ну, теперь, Илья, жди оргвыводов, — пошутил кто-то.

Я ждал. Не в шутку, всерьез…

С дорогим Андреичем-Алексеичем я сталкивался постоянно и каждодневно. Не с человеком, с его тенью. Тенью мрачной, гнетущей. Его называли «серым кардиналом». Мне же он всегда казался человеком в футляре. В тысячу раз ухудшенным переизданием чеховского Беликова. Он и сам замуровал себя в непроницаемом футляре, отгородившись от живой жизни, и упрятал бы в такой же футляр всех и каждого, если б смог.

«Как-то мы ходили, гуляли, — вспоминал Никита Сергеевич Хрущев, — и Берия начал развивать такую мысль:

— Все мы под Богом ходим, как в старое время говорили, мы уже стареем. Все может случиться с каждым из нас, а у нас семьи остаются. Надо подумать о старости и о своих семьях. Поэтому я предложил бы построить персональные дачи, которые должны быть переданы государством в собственность тех, для кого они построены.

Это тоже характерно для Берия. Для меня уже был неудивителен такой некоммунистический ход мышления. Он полностью вязался с образом Берия.

Я был убежден, что все это он сделал в провокационных целях.

Потом говорит:

— Я предлагаю строить дачи не под Москвой, а в Сухуми… О! какой это город! (Он начал говорить, какой это чудесный город). Я предложил бы их в Сухуми строить не на окраине города, зачем за город идти, а освободить в центре большой участок, чтобы сад посадить, персики.

Он начал хвалить, какие там персики растут, какой виноград.

Он развивал дальше свои мысли. У него все было продумано: какой нужен обслуживающий персонал, какой штат. Все ставилось на широкую, барскую ногу.

Он продолжал:

— Проект и строительство будет вести Министерство внутренних дел. В первую голову, я считаю, надо строить для Егора (то есть для Маленкова), потом тебе, Молотову, Ворошилову, а затем и другим.

Я слушаю его, не противоречу.

Только сказал:

— Подумать надо.

Мы с Маленковым и Берия поехали за город на дачу. Сначала мы ехали втроем. Подъехали к повороту с Рублевского шоссе, где. мы с Маленковым должны ехать налево, а Берия прямо, и пересели с Маленковым в одну машину.

Я Маленкову говорю:

— Слушай, как ты на это смотришь? Это же чистейшая провокация.

— Ну что ты так к нему относишься?

Я ответил: