Владимир Семенов - Кремлевские тайны

Ответа он так и не дождался. Ни от Михаила Андреевича, ни от Михаила Алексеевича. Может, и впрямь обиделся товарищ Суслов? Посчитал за диверсию, не простил. А может, просто не видел письма? Не показали ему письмо помощники-референты, не решились побеспокоить государственного мужа по таким пустякам.

А вот мое письмо товарищ Суслов прочитал. Сам при этом присутствовал…

Месяца за два до открытия очередного съезда ВЛКСМ добрую половину работников «Комсомольской правды» бросили на подготовку предсъездовских, съездовских и послесъездовских материалов. Я сидел в Отделе пропаганды ЦК ВЛКСМ и вымучивал текст Приветствия ЦК партии комсомольскому съезду. Инструктор, в чье распоряжение я поступил, объяснил, что в этом документе должны быть определены задачи, которые станут программными для комсомола на ближайшее будущее. Высокая ответственность давила меня стотонным грузом, я выкарабкивался изо всех сил. Но у меня ничего не получалось.

В соседнем кабинете томился мой коллега Семен Арбузов. Он был опытным газетным зубром. Прославился тем, что подготовил целевой разворот к десятилетию со дня выхода в свет «Краткого курса». Он постоянно писал речи и доклады комсомольских и некомсомольских вождей, резолюции всевозможных пленумов, конференций и слетов. А я был зеленым новичком. И вот теперь мы должны были вступить с ним в переписку, я — написать ему, а он потом мне: Арбузову было поручено подготовить ответное слово съезда.

Я с ужасом глядел на свою начатую страничку с зачеркнутой первой фразой и понимал, что подвожу старшего товарища, обрекаю его на простой. Ведь пока я не отдам ему своего «приветствия», он не сможет писать ответ. Стрелки настенных электрических часов с пугающим треском скакали по цифрам, а я по-прежнему сидел на «нуле».

Вдруг дверь распахнулась, и в комнату влетел Арбузов. «Надоело ждать, сейчас будет мне выволочка», — похолодел я.

— Ну, как успехи? — спросил он дружелюбно.

Я тоскливо развел руками, он понял все.

— А у меня готово! — весело сообщил он.

— Как готово? Ведь я еще ничего не написал. Откуда вы знаете?..

— Не знаю, но догадываюсь. Вот послушай!

Я слушал, раскрыв рот. Передо мной был виртуоз мысли, маг слова, волшебник литой мускулистой фразы. В жизни я никому так не завидовал, как ему.

— А ты не тушуйся, — ободряюще сказал мне Арбузов. — Не боги горшки обжигают, и не они пишут приветствия комсомольским съездам. Возьми мой текст, он поможет тебе очертить круг вопросов, я последовательно отвечал по тем позициям, которые должны быть у тебя…

На следующий день я закончил работу и принес ее своему инструктору. По его указанию я вписал два абзаца. Зав. сектором сказал, что текст слишком растянут, и я эти вставки выбросил. Зам. зав. отделом дал мне свои замечания, я опять вставил два абзаца. Заведующий отделом пропаганды этих абзацев не утвердил, и мой проект принял первозданный вид. Потом он принес его секретарям. А мне сказал, чтобы я возвращался в редакцию: если потребуюсь, то позвонят.

Никто меня больше не беспокоил, и я понял, что мой вариант зарублен окончательно и бесповоротно.

В день открытия съезда ВЛКСМ я был в зале. На сцене Большого Кремлевского дворца появились руководители партии и правительства, встреченные бурными, продолжительными аплодисментами. Объявили, что слово для оглашения Приветствия ЦК КПСС предоставляется товарищу Суслову. Из президиума поднялся какой-то перекрученный, сухой человек со впалой грудью и, подтягивая на ходу локтями брюки, пошел к трибуне. Недружелюбно оглядев зал, он высоким голосом стал оглашать текст. Мой текст! Слова, которые я выстрадал в кабинете инструктора Отдела пропаганды, какими-то неведомыми путями попали в руки дорогого Андреича-Алексеича…

Минуло не одно десятилетие, а мне все так же трудно разобраться в чувствах, которые охватили меня тогда. Нет, я не испытывал никакой радости от того, что мои фразы повторяет столь важная персона. Я был подавлен, выбит из седла. Мне было стыдно: я участвую в странной сделке. Ведь съезд хотел знать, что скажет он, а говорил со съездом я… Мои мозги сместились со своего места, что-то оборвалось во мне в ту минуту, во что-то я перестал верить, какие-то светлячки перестали мне светить…

Через несколько дней я встретил в редакции Семена Арбузова.

— Слышал, как оглашали твое произведение? — спросил он.

— Слышал, — ответил я безо всякого энтузиазма. — Прошел мой вариант. Заменили всего несколько слов.

— А мне переписали начисто! — сказал он весело. — Ни одной запятой не оставили…

— Не оставили? — переспросил я. Как я ему завидовал и на этот раз!

Следующая встреча с Андреичем-Алексеичем состоялась у меня, можно сказать, на бутылочной основе. Нет, упаси боже, с ним я не выпивал, иначе не имел бы морального права писать эти критические заметки. А выпить в те времена было очень просто. Даже не выходя из редакционного здания. Спиртное продавалось в буфетах «Комсомолки», «Огонька». А пьяных не было. Они появились потом, когда начались всякие ограничения и запреты. А тогда позволяли себе пригласить на чашечку кофе с коньяком уважаемого гостя, знакомого автора, чтоб в спокойной обстановке потолковать о делах.

…Был канун революционного праздника. В середине дня все, кто не был связан с номером, уже освободились, скоро в нашем «Голубом зале» должен был начаться концерт. Мой хороший товарищ из международного отдела встретился в коридоре:

— Давай пообедаем на «Савелии». Ты как?

Мы отправились на Савеловский вокзал, посидели в ресторане, вернулись, разошлись по своим отделам. В ожидании концерта я сел отвечать на письма, их всегда было много.

Вдруг в комнате появился наш хозяйственник Михаил Самсонович в сопровождении двух бравых молодых людей, которых я видел впервые.

— Что поделываете под праздничек? — спросил меня Михаил Самсонович, подходя очень близко. Мне показалось, что он принюхивается. — А вы случаем не выпивали? — спросил он напрямик.

— Михаил Самсонович! Такой деликатный вопрос. При посторонних…

— Да что с ним разговаривать! — рявкнул один из молодых людей.

Меня привели в кабинет ответственного секретаря. Весь цвет редакции были уже в сборе: два очеркиста, репортер, театральный критик. В углу на диване скучал международник, его разоблачили раньше меня. Распоряжался здесь человек средних лет в спортивном костюме.

— А вы что пили? — обратился ко мне «спортсмен».

— Водку, — признался я.

Все остальные, собранные теперь под секретариатской крышей, тоже говорили, что пили водку.

— А может быть, вино? — все допытывался «спортсмен». Пытаясь сбить нас с толку, он начал перекрестный допрос и окончательно запутался сам. Его осенила спасительная идея: