Евгений Штейнберг - Утренняя звезда

— Я люблю природу, — сказала Дуня. — В деревне родилась.

— Там и скучать не приходится, — продолжал Полежаев. — Наладим прииски, выстроим дома! Сокровищ там множество, деньги можно лопатами загребать.

— Как же вы говорите: прииски, города? А работников откуда взять? Ведь пусто, безлюдно.

— Многие уходят в те края: мужики бегут от господ, других за всякие вины в сибирские остроги ссылают. Помещиков там нет, а императрица позволила государственных крестьян и ссыльных к заводам приписывать. Народ крепкий, на все руки умелый, с ними горы своротишь… Вот увидите, когда-нибудь прославится сибирская земля на весь мир!

— Занятно рассказываете, — улыбнулась Дуняша. — Даже мне взглянуть захотелось…

— Авдотья Кузьминична! — сказал Полежаев, и голос его дрогнул от волнения. — Стоит вам пожелать, вы там царицей будете.

— Это как же? — удивленно спросила девушка.

— Неужто не понимаете?

Кучер осадил лошадей, карета остановилась.

— Кажется, приехали, — сказала Дуняша.

— Эх, жаль!.. Что ж, коли торопитесь, ничего не поделаешь.

Дуняша внимательно поглядела на спутника.

— Меня ждут, Тимофей Степаныч, — сказала она мягко. — Впрочем, минут десять еще можно…

— Спасибо! — шепотом сказал Полежаев и крикнул кучеру: — Гони дальше, к Яузе, а оттуда обратно, сюда!..

Особняк на Покровке сиял огнями. У парадного подъезда, украшенного колоннами, выстроилась вереница экипажей. Сверкали лаком и позолотой модные «купе» и «берлины»; застенчиво уступали им дорогу ветхие неуклюжие кареты, помнящие еще Елизаветино царствование. Швейцар в Ливрее, опираясь на массивную булаву, встречал гостей у подъезда.

Дом этот, принадлежавший братьям — Николаю и Юрию — Трубецким, славился радушием, светским образом жизни. На балы, домашние спектакли, музыкальные вечера к Трубецким ездило избранное московское общество.

С некоторых пор здесь поселился также знаменитый стихотворец Михаил Матвеевич Херасков. Херасков приходился князьям Трубецким сводным братом: его мать была во втором замужестве за их отцом, покойным фельдмаршалом Никитой Юрьевичем.

По выходе в отставку Михаил Матвеевич переехал из Петербурга в Москву и опять стал руководить Московским университетом.

Трубецкие предложили Михаилу Матвеевичу поселиться у них. Уже несколько лет жили они вместе, хотя скромный достаток стихотворца не мог идти в сравнение с богатством хозяев дома.

…В этот осенний вечер 1782 года к Трубецким съехалось особенно много гостей. Были среди них вельможи, некогда вершившие судьбы империи, а ныне удалившиеся на покой в свои московские дворцы и подмосковные усадьбы; были литераторы, университетские профессора и студенты; артисты, происходившие из мелких дворян, купцов и даже разночинцев.

Пройдя по анфиладе великолепных покоев, дворецкий пригласил гостей пожаловать в большой зал, где обычно давались домашние театральные представления.

На возвышении, отделенном от зала несколькими ступеньками, сидело несколько человек, в том числе Херасков и хозяин дома, князь Николай Никитич Трубецкой.

Херасков встал.

— Милостивые государи и милостивые государыни! — обратился он к гостям. — Минуло пять лет с того дня, когда отошел в вечность Александр Петрович Сумароков. В нем Россия потеряла знаменитейшего своего писателя, а некоторые из присутствующих — любимого друга. В последние годы его жизни позабыли мы о нем. И кончина его произошла не в славе и почете, но в бедности и одиночестве. Грех сей очевиден. Разве не повелевает нам долг воскресить Сумарокова для наших детей и внуков?.. Для этого мы и собрались здесь.

Он умолк и остался стоять, опустив голову. Главнокомандующий Москвы, граф Захар Григорьевич Чернышев, сидевший в середине первого ряда, медленно поднялся с места, осенил себя крестом. Примеру его последовали и остальные Минуты две все собравшиеся стояли неподвижно, в благоговейном молчании.

Когда публика снова уселась, поднялся сидевший подле Хераскова высокий мужчина. На нем был синий фрак с золотыми петлицами, но без звезд и орденских лент. Длинные ненапудренные волосы были откинуты назад, высокий лоб прорезан глубокими морщинами. Он выглядел молодо, но в волосах виднелись серебряные нити.

— Почтенный хозяин разъяснил предмет нашего собрания, — начал он. — К сему позволю прибавить, что начатое любителями российского слова издание всех сочинений Александра Петровича Сумарокова окончено и вышло в свет полностью, в десяти частях. Все отпечатанные экземпляры оного уже разошлись по рукам. Достойно примечания то, что среди подписчиков, наряду с именами многих знатных особ, находим мы имена людей малоизвестных, скромного состояния: провинциальных дворян, священнослужителей и купцов. О чем свидетельствует сие? О том, милостивые государи, что просвещение российское ширится и проникает туда, где доселе царил мрак невежества…

— Кто таков? — тихо спросила миловидная дама соседа в щегольском шелковом камзоле.

— Новиков! — ответил тот, делая ударение на последнем слоге. — Издатель книг и журналов. Разве не слыхали? Года два назад переехал из Петербурга. Арендует университетскую типографию.

— Так это он! — Дама разглядывала оратора в лорнет. — Как не слыхать! Он ныне в моде! Недурен, право! Голос приятный и в глазах что-то особенное. Il a l’air vraiment enygmatique [20] У него и впрямь загадочный вид (франц.) . . А правда ли, будто он?.. — Дама таинственно зашептала на ухо соседу.

— Совершенная правда! — подтвердил тот многозначительно. — У них тайные сборища, там бог знает что творится!

— Да, да!.. — шептала дама с восторгом. — Мне сказывали! Чародейства всякие, магические заклинания… Духи являются! И страшно и любопытно! Ах, если бы хоть разок взглянуть!

— Прекрасный пол к масонам не допускается, сударыня, — объяснил собеседник. — И слава богу! Кощунство, дебош! Что хорошего для добродетельной женщины?

— А все же до ужаса любопытно! — вздохнула дама.

Кто-то из сидевших впереди обернулся, укоризненно поглядел на шепчущихся. Они умолкли.

После краткой речи Новикова вышел Померанцев и стал декламировать монолог Синава из сумароковской трагедии «Синав и Трувор». Померанцев был превосходный артист, полный огня и вдохновения; на этот раз, однако, он читал холодновато, монолог звучал напыщенно и скучно.

После Померанцева Херасков объявил сцену Димитрия и Ксении из пятого действия трагедии «Димитрий Самозванец».

— Исполняют эту сцену, — сказал он, — артистка медоксовой труппы Авдотья Дударева и Петр Страхов, учитель в университете и мой секретарь. Обоих исполнителей обучал сам покойный автор. В последние годы своей жизни Сумароков мечтал открыть свой собственный театр в Москве. Затея не сбылась, но артистов он успел подобрать и выучить.