Евгений Штейнберг - Утренняя звезда

— Ни то, ни другое… Кажется, на казенной службе. А живет в Петербурге… Да зачем он тебе понадобился?

— Ни за чем, — ответил Егорушка задумчиво. — Просто так…

— Садись, дружок, — пригласил Новиков, когда Страхов привел Егорушку обратно в диванную.

Гости отсюда уже разошлись. За столом сидел Новиков, а рядом с ним — Шварц и Херасков. Егорушка присел на край кресла.

— Стало быть, гимназию ты окончил, — сказал Новиков. — Чем же теперь займешься?

— Купец Дударев берет меня в контору. Писцом!

Новиков внимательно поглядел на него:

— А учиться дальше не желаешь? Пресытился науками?

— Что вы, сударь! — воскликнул Егорушка. — Уж так хотелось бы!..

— Похвально! — улыбнулся Новиков. — Господин Страхов тебя аттестует весьма лестно. А ему верить можно: хоть молод еще, а в науках преуспел всем на удивление.

Петруша скромно опустил голову.

— Значит, желание у тебя есть, — продолжал Новиков. — И способности тоже имеются. Отчего же сворачиваешь с начатого пути? Ведь это все равно, как… Ну, представь: сидит человек в темной комнате. Томится! Ему приносят свечу, а он вдруг уходит куда-то, опять во мрак… Где же здесь смысл?

— Сирота я! — сказал Егорушка, слегка покраснев. — Живу у Дударевых из милости. Надобно уже на свои ноги становиться.

— Послушай, голубчик! — сказал Новиков. — Недавно создалось в Москве «Дружеское общество». Основали мы при университете учительскую семинарию, теперь создаем еще одну — для обучения древним и новым языкам. Господин Херасков согласен принять тебя в студенты, а общество возьмет на свое иждивение. Жить будешь в общей студенческой квартире. Ну как? Согласен?

— Конечно! — сказал Егор, задыхаясь от волнения. — Не знаю, как благодарить вас, сударь!

— Благодарить не нужно, — ответил Новиков серьезно. — Это делается не по прихоти твоей, но для общественного блага.

— Завтра поутру явишься в университет, прямо ко мне! — добавил Херасков. — А теперь ступай себе с богом!

Егорушка, неловко поклонившись, вышел. Навстречу ему шел Баженов.

— Пожалуйте, Василий Иванович! — пригласил Херасков. — Давно ли из Питера?

— Только поутру! — сказал архитектор, здороваясь со всеми. — И тотчас поспешил сюда.

— Какие вести? — спросил Новиков.

— Добрые! Удалось побывать у персоны (он сделал ударение на этом слове) и вручить наши издания. Дар был принят весьма благосклонно.

— Отлично! — сказал Шварц. — Надобно поскорее созвать капитул…

Он покосился в сторону Петруши Страхова. Тот, поняв, что беседа пошла о вещах секретных, тихо удалился. Только немногие знали, что «персоной» именовался цесаревич Павел Петрович, покровительства которого искали русские масоны.

…Егорушка с Дуняшей возвращались вместе в коляске. Он подробно рассказывал о своем разговоре с Новиковым.

— Слава богу! — сказала Дуняша, ласково погладив его руку. — Я всегда ожидала, что ты станешь ученым. Еще когда-нибудь прославишься на всю Россию. Ты умный, Егорушка! — Потом она спросила: — Знаешь ты что-нибудь о Сибири?

— Кое-что, — ответил Егор. — Есть сочинения господина Миллера. Еще Крашенинникова, Гмелина… Они побывали там.

— Ты бы принес мне эти книги, — попросила Дуняша. — Или, лучше, прочитай сам хорошенько, а потом расскажешь!

— Ладно! — согласился Егор. — А для чего тебе?

— Нужно! — ответила Дуняша. — Люди говорят — преинтересная сторона Сибирь…

— Это верно! — подтвердил Егорушка.

Стояла непроглядная темень, даже звезд не было видно.

«Как славно! — думал Егорушка. — Спасибо Николаю Иванычу! Какой он добрый! А Радищев? — Ему вдруг представилось мертвенно бледное лицо, выражение гнева и тоски в небольших, глубоко сидящих глазах. — «Мне не по пути с вами», — сказал он… С кем? С Новиковым, Херасковым, Кутузовым? Отчего? Ведь они прекрасные, умные, удивительные люди!.. Ах, учиться надо. Очень долго учиться, тогда все станет понятным. Томится человек один, запертый в темной горнице… А ему вдруг подали зажженную свечу…»

На улицах — ни души. Порывистый ветер свистит над крышами, гремит железными вывесками запертых лавок. С беззвездного черного неба валит снег. Тяжелые, мокрые хлопья летят в тусклом свете фонарей.

На перекрестке расхаживает ночной сторож. Издали показался прохожий. Он шагает по лужам, то и дело оглядываясь по сторонам…

— Заблудился? — окликнул его сторож.

— Помнится, где-то здесь должен быть королевский зверинец.

— Так и есть. На Почтовой улице… Однако звери уже спят. Да и порядочные люди тоже.

— Порядочным людям иногда приходится путешествовать, — возразил прохожий. — И расписание мальпостов зависит не от них.

— Приезжий?.. Ну, это другое дело! А то ведь всякие здесь бродят по ночам.

— Приятно видеть, что в Париже стали заботиться о безопасности жителей, — сказал путник. — Прежде этого не замечалось.

— Долго отсутствовали?

— Очень.

— Должно быть, моряк?

— Хотите проверить мои бумаги?

— Нет, зачем же! А Почтовая улица в двух шагах: за угол и прямо!

— Благодарю!

— Погодите! — остановил его сторож. — Не пойму я: зачем вам понадобился зверинец, на ночь глядя?

— Не зверинец, а дом по соседству, — с досадой ответил тот. — Там живет мой друг. Понятно? Надеюсь, больше вопросов не последует? Я устал и хочу спать.

— Обижаться нечего! — заметил сторож с достоинством. — Это моя обязанность.

— Прощайте! — сказал прохожий и быстро зашагал дальше.

Он остановился у ветхого трехэтажного дома неподалеку от зверинца. На двери висела дощечка, освещенная фонариком. Путник прочитал: «Пансион госпожи Бенар для лиц, страдающих различными недугами, а также для здоровых. Изысканная кухня, отличный сад. Цены умеренные».

Он потянул шнурок сонетки. За дверью задребезжал медный колокольчик. После долгих расспросов его впустили.

— Кажется, хозяйка уже в постели, — сказал старик привратник. — Схожу посмотрю…

Приезжий опустился на деревянный табурет у камина, протянул озябшие руки к еще не остывшим углям и сразу задремал.

— К вашим услугам, сударь!

Приезжий открыл глаза. Перед ним стояла дама лет сорока, в потертой бархатной накидке поверх ночного пеньюара и в пышном чепце.

— Добрый вечер, сударыня! — Гость поднялся. — Не узнаете?

Госпожа Бенар окинула его быстрым взглядом. Простой матросский плащ, вылинявшая треугольная шляпа, грубые ботфорты.

— Нет, сударь, не узнаю!