Игорь Лебедев - Расстрел на площади

Вообразив эту картину, она загоготала с удвоенной силой.

— «Уж. Замуж. Невтерпеж», — пробормотал под нос Игорь, а вслух произнес: — Не понимаю, чем это вам так не угодили местные рабочие?

— Я эту пьянь на дух не выношу! — сообщила буфетчица. — Меня они на рабочем месте во как достали, а ты еще хочешь, чтоб я с таким дома тять-калась! Хорош! Я бы завод этот разогнала, к чертям собачьим, все равно никакого от него проку нет.

— Не скажите, — возразил он. — Вот я про него книжку напишу, сразу вас прославлю!

— Книжку? — удивилась буфетчица.

— Ага.

— Так ты, чего — писатель?

— Представьте себе.

— Врешь!

— Чтоб я сдох.

— То-то я гляжу: внешность у тебя столичная! — В заплывших глазках мелькнул интерес. Больше того, буфетчица попыталась выдавить на лице некое подобие улыбки. — И чего, — проговорила она, наваливаясь грудью на прилавок, — на всю страну про нас пропишешь?

— Посмотрим, — уклончиво отвечал Игорь. — Я в командировке, собираю материал для нового романа. Если у вас найду что-нибудь интересное, значит, напишу.

— Интересное?

— Ага. Может, про передового рабочего…

— Вот все про рабочих пишут, нет чтоб про торговых работников написать! — В словах буфетчицы засквозила праведная обида. — Что, мы не люди, что ли, рылом не вышли?

— А еще мне говорили, жизнь тут у вас богатая, — продолжал собеседник, деликатно обходя вопрос насчет рыла. — Народ живет в свое удовольствие. Юг все-таки, казачья вольница!

— Вольница? — удивилась она, а потом вновь зычно заржала, да так, что звоном откликнулись стаканы на подносе. Игорь вежливо хихикнул в ответ, ожидая продолжения монолога. — Была вольница, да вся сплыла, — заявила буфетчица. — Пашешь, как проклятая, а денег — кот наплакал. Какая может быть вольница без денег? Мне-то еще хорошо, я при продуктах работаю, с голоду не подохну, а вот каково заводским приходится, уж я не знаю! В магазинах шаром покати. В запрошлом месяце в универмаг марлю завезли, такая очередь собралась, аж страшно было.

— Ну, я бы сказал, марля — не первый продукт питания, — усмехнулся Игорь.

— Может, и не первый, — в пылу полемики буфетчица даже не услыхала иронии, — а только чем детей пеленать? А колбаса? А макароны?! Это тоже, по-твоему, плевое дело? Интересно, что там думают, в Москве или где, на что рабочему человеку жить и кормиться, а?

— Народ, значит, недоволен?

— Народ, может, и доволен, а вот мы — нет, — заявила буфетчица. — Говорят, в Москве фрукты-овощи даже зимой продают, а мы чем хуже?! Слу-хай, — оживилась она, — ты ж из Москвы?

— Есть немного, — уклончиво пробормотал Игорь.

Оживившись пуще прежнего, дама подалась ближе к собеседнику и при этом навалилась обильной грудью на жалобно пискнувший прилавок.

— А чего, она правда такая большая, как в кино показывают?

— Ну, достаточно…

— Домов, говорят, много, не сосчитать!

Игорь неопределенно кивнул.

— А правда, там артисты по улицам разгуливают?

— Бывает.

— Ой, слухай! — обрадовалась буфетчица. — А ты там этого, из кино, не видел?

— Которого?

— Ну, который синеглазенький!

Игорь улыбнулся:

— Стриженова, что ли? Из фильма «Овод»?

— Ага, его. Ой, он мне так нравится, такой красавчик! Ты не знаешь, он женатый?

— Не в курсе.

— Повезло же ж, наверно, какой-то бабе, — мечтательно вздохнула буфетчица, вновь возвращаясь к наболевшей тематике, — а у меня тут одна пьянь ошивается. Тьфу!

— Не горюйте, будет и на вашей улице праздник. Найдется тут у вас гостиница какая-нибудь?

— Клоповник, что ль? Мы ее промеж собой клоповником прозываем. Есть гостиница, а как же!

— Выручайте! Подскажите, как до нее добраться.

— Так проще простого, — сказала буфетчица. — Сядешь на автобус, доедешь до центра, а там спросишь.

— Девушка, вы — прелесть! — воскликнул Игорь и подхватил чемодан.

— Скажешь тоже, — кокетливым жестом отмахнулась она, покрываясь густой краской. — Сдачи возьмите, гражданин!

Но Игоря уже и след простыл.

Немного спустя он высаживался на центральной площади городка.

«Дыра — это еще мягко сказано», — усмехался он про себя, оглядываясь по сторонам и припоминая нелестную характеристику буфетчицы о родном Новочеркасске.

Ветхий, пыльный, весь какой-то нелепый и скособоченный, донельзя провинциальный, город производил тоскливое впечатление. Ленивая жизнь протекала за кривыми заборами, во дворах и палисадах. Женщина в рваном халате, вывешивавшая белье на веревках для сушки, рассеянно проводила Игоря взглядом. В выбоинах у дороги копошились куры.

«Бежать. Поскорее окончить все дела и бежать!» — колотилось в мозгу.

Впрочем, Игорь понимал, что бежать будет не так-то просто.

Задание было туманным, а значит, весьма серьезным.

Если Бугаев что-то недоговаривал, на то имелись особые причины.

Если бы цель заключалась в том, чтобы проведать умонастроения в заводской рабочей среде, сюда прислали бы кого-нибудь пониже рангом, а то и вовсе обошлись бы отчетами местных гэбэшников.

Видимо, в Новочеркасске предстояли какие-то важные события: эмиссару из центра придется контролировать их ход.

Игорь обычно старался не анализировать задачи, которые ставило перед ним начальство, — он оценивал их единственно с точки зрения путей реализации.

Конечно, ему было жаль гимнастов Сетчиковых, но если Сетчиковы решились предать свою страну и свой народ, значит, они должны были понести наказание — вот и вся логика.

Никакой другой логики не существовало и не могло существовать.

С предателями нужно быть жестким и безжалостным.

Впрочем, когда Игорь впервые участвовал в операции по ликвидации изменника, продавшего государственный секрет и бежавшего в Финляндию, он был по-настоящему ошеломлен увиденным.

Предатель умирал на его глазах, сбитый «случайной» машиной; согласно заданию, Игорь двигался в нескольких метрах позади от жертвы и чуть-чуть подтолкнул ее на оживленном перекрестке. Собственно говоря, припоминая те события, Игорь убедил себя в том (и это было недалеко от правды), что он не столько толкнул предателя под колеса грузовичка, сколько всего лишь не дал отступить на спасительный тротуар, уперевшись рукой в спину.

Никто ничего не понял, Игорь запомнил лишь прикосновение напрягшейся спины жертвы, скрип тормозов — и все.

Затем мужчина лежал на асфальте, отовсюду сбежались зеваки; изо рта показалась темная струйка крови.

Предатель растерянно, будто не веря в происшедшее, озирался по сторонам, не в силах повернуть голову и лишь вращая глазами, и на лице его был написан испуг перед неведомым; потом веки мелко-мелко задрожали, и будто невидимая кисть провела под глазами и у крыльев носа жертвы, и на лицо легли мертвые фиолетовые тени.