Игорь Лебедев - Расстрел на площади

— Может, чайку? — поинтересовался Семичастный.

— Благодарю, не стоит.

— Тогда — к делу. — Председатель КГБ откинулся на спинку диванчика и полуприкрыл глаза. Вид у него был такой, словно вот сейчас, в эту минуту Семичастный собирается преспокойно всхрапнуть часок-другой, ничуть не стесняясь присутствием собеседника. Игнатов, впрочем, знал, что именно этот вид принимал председатель КГБ, когда собирался сообщить нечто государственной важности.

— Помните ли вы беседу, состоявшуюся прошлым летом в Пицунде? — спросил Семичастный.

Стены закачались и поплыли перед глазами Игнатова.

— П-простите, я не совсем понимаю… — жалким голосом пробормотал он.

Семичастный усмехнулся:

— Полноте, Николай Григорьевич! Нам ли с вами пристало ваньку валять! Вы имели конфиденциальный разговор с первым секретарем Центрального Комитета компартии Украины товарищем Подгорным или нет?

— И-имел, — безропотно подтвердил Игнатов, впрочем несколько приободренный тем, что председатель КГБ назвал Подгорного «товарищем».

— Так вот, решающий момент приближается.

Семичастный со значением поглядел на Игнатова. Тот предпринимал лихорадочные усилия, чтобы ничем не выдать своего ликования. Его не собираются арестовывать. Более того, выяснялось, что главный чекист страны тоже в стане заговорщиков. Игнатов был счастлив. Он будет ночевать дома, в кругу домочадцев, в своей кровати!

— Замечательно, — выдавил наконец Председатель Президиума Верховного Совета РСФСР, понимая, что молчание затягивается.

Семичастный тонко улыбнулся:

— Вам предстоит предпринять некоторые шаги, чтобы, так сказать, подтолкнуть дело к развязке.

— Что вы имеете в виду?

— Найдите возможность, чтобы попасть под благовидным предлогом на прием к САМОМУ. — Семичастный выразительно поднял глаза кверху. — Причем это надо сделать как можно скорее.

— Понимаю, — сказал Игнатов.

— У него на подписи лежат важные документы. Но он не торопится с подписанием. А надо, чтобы поторопился.

— Что за документы?

— Постановление ЦК и Совмина о повышении цен на мясные и молочные продукты.

Председатель Президиума Верховного Совета РСФСР обалдело уставился на Семичастного.

— Да-да, — кивнул тот, — не удивляйтесь. Вы должны повлиять на… сами знаете, на кого, чтобы он поскорее поставил на постановлении свою подпись. Так надо.

— Но при чем тут я? Вряд ли Никита Сергеевич станет меня слушать.

Председатель КГБ покачал головой. Меньше всего ему хотелось в эту минуту что-то объяснять и растолковывать. Разумеется, само по себе мнение Игнатова погоды не делало, однако важна была массовость.

— Так надо, — устало повторил он, но в усталости явственно звучали нотки, пресекающие саму возможность возражения. — Найдите неопровержимые аргументы. Убедите его. Сошлитесь на здравый смысл, в конце концов. Документ должен быть подписан в кратчайшие сроки. Надеюсь, вы отдаете себе отчет, ЧТО поставлено на карту!

О, как раз в этом Игнатов отдавал себе отчет, будьте уверены. У него и сейчас тряслись поджилки, когда неизвестное было позади и вызов на ковер к председателю КГБ вылился не в арест, а в доверительную беседу двух сообщников.

Игнатов кивнул.

— Вот и хорошо, — сказал Семичастный, протягивая на прощание руку. — Надеюсь вскоре услышать от вас приятные новости.

Все еще не веря окончательно в счастливое избавление, Председатель Президиума Верховного Совета РСФСР на подкашивающихся ногах покинул кабинет с пухлыми кожаными креслами, дубовыми дверьми и портретом Феликса Эдмундовича Дзержинского над рабочим столом.

Он чувствовал себя как приговоренный к казни, которому вдруг объявили о помиловании на ступенях эшафота.

Семичастный так пристально глядел в глаза во время разговора. Должно быть, он доверяет Игнатову, как самому себе, если посвящает в подобные планы.

Председатель Президиума Верховного Совета РСФСР, если честно, никак не мог понять, каким образом сопрягаются повышение цен на мясомолочную продукцию и возможная отставка первого лица страны со своего поста.

«ИМ виднее!» — заключил наконец Игнатов, и от сердца отлегло. Теперь важно было составить план действий и добиться от Хрущева нужного решения.

«Галочка, привет!

Пишу тебе я, и попробуй только не догадаться кто. Ты была права, ах, как же ты была права, отговаривая меня ехать! Ничего более скучного и убогого, чем это путешествие из столицы в черт знает какую дыру, и придумать нельзя.

Проводница — курица, попутчики — дурак на дураке сидит, дураком погоняет. Всю дорогу едят картошку с селедкой, обсуждают политическую злобу дня и жалуются на жизнь. Умереть можно от тоски.

А как (пардон!) воняют носки, просто сил никаких нет! Сижу, зажимаю себе нос и думаю о том, что, наверное, в моем возрасте действительно пора завязывать с бесконечными командировками, надо осесть на месте, надеть хороший костюм и галстук, завести семью (догадываешься, куда клоню?), парочку кудрявых детишек и теплые домашние шлепанцы.

Надо уметь наслаждаться спокойствием и семейным счастьем.

«Нас водила молодость в пламенный поход!» — это, знаешь ли, уже неактуально, ты права.

Пожалуй, мне действительно стоит обратиться с просьбой к Анатолию Дмитриевичу. Надеюсь, ты подготовишь его к этому, чтобы он не томил меня раздумьями, а нужно ли брать меня к себе под крылышко. Более надежного и исполнительного помощника ему не сыскать. Опять же, как учат классики марксизма-ленинизма, крупные партийные вожди должны загодя готовить себе смену — а чем я не смена, скажи!

Шучу.

Вчера, засыпая, я думал о тебе. Надеюсь, ты тоже обо мне думаешь, хоть изредка, когда прогуливаешься с ухажерами по Александровскому саду. Учти, Галочка, измены не прощу, изрублю обоих — себя и Александровский сад.

Путешествуя по нашей большой стране, не перестаю удивляться убогости народа. Уже, казалось бы, и социализм им построили, и коммунизм не за горами, а у них в голове одно: пожрать, поспать и побольше водки выпить. Даже с образованными (вроде бы образованными) людьми говорить совершенно невозможно. «Хочут», «можа», «надысь» и другие перлы, которые они без конца употребляют в разговоре, лично я уже слышать не могу. Ваша домработница Елена и та, по-моему, лучше умеет выражать свои мысли и изъясняется изящнее, да-да!

Только что мы обогнали состав, доверху полный новобранцами. Эти рожи кривлялись в окна и показывали пассажиркам голые задницы. Тетки в моем вагоне ругались, закрывали физиономии руками, но при этом краснели от удовольствия. Какое счастье: на них обратили внимание молоденькие мальчики. Как тебе это нравится? С такой публикой, и в коммунизм! — как поется в песне, «ах, Катюша, вы меня смешите».