Игорь Лебедев - Расстрел на площади

— Знаете, нам по пути. Я как раз в ту сторону направляюсь. Не возражаете, если я составлю вам компанию? Заодно и город немного покажу, как в прошлый раз обещала.

Игорь удивленно воззрился на собеседницу. Совсем недавно она руками и ногами отталкивала его от себя, всеми силами и средствами давая понять, что тяготится его обществом. А теперь вот сама набивается на общение. С чего бы такие перемены?

— Но, по-моему, вы шли на почтамт, — напомнил он.

— На почтамт? — удивилась Даша. — Ах, да… Папа просил конверты взять. Без конца пишет и пишет своим однополчанам. Скучает по военному времени.

Игорь смотрел на ее нервно подрагивавшие ресницы.

— Ладно, — решился он, — покупайте свои конверты, и пойдем. Только если вы и на этот раз бросите меня посреди улицы, пеняйте на себя!

Даша благодарно улыбнулась и впорхнула в помещение телеграфа. Сквозь стеклянную дверь Игорь видел, как она торопливо расплачивается с рыжей телеграфисткой. Телеграфистка, слюнявя пальцы, отсчитывала конверты и то и дело взглядывала из-за плеча Даши на Игоря — так смотрят убежденные патриоты на врага народа, не иначе. Она была оскорблена в лучших своих чувствах. Ничего себе, гад какой: только что щебетал по телефону с московской пассией, клялся в любви, а теперь вот, не успел за порог ступить, заигрывает с первой попавшейся юбкой.

Тьфу на вас, мужики, все вы такие! — было в этот момент крупными буквами отпечатано на липе рыжей.

— Все! — объявила Даша, выходя из дверей здания, которые Игорь с привычной галантностью распахнул перед ней. — Мы можем идти.

Они двинулись по залитой солнцем улочке, на которой мальчишки гоняли вдрызг изорванный тряпичный мяч.

— Вы собирались рассказать мне о городе, — напомнил Игорь. — Или так и будем молчать?

Она вскинула голову, и щеки залил нежный румянец.

— Извините, — пробормотала она, — просто я задумалась. Со мной случается. Не обращайте внимания. Вы о чем-то спросили?

— Я спросил, не хотите ли поговорить со мной?

— Да, конечно. Как продвигается ваша работа над книгой? — вдруг спросила Даша. — Вы уже собрали материал?

Игорь пожал плечами.

— Похоже, да. Надеюсь, в самом скором времени я покину ваш благословенный город и с чистой душой запрусь в своей маленькой московской квартирке, сяду за письменный стол, чтобы навсегда обессмертить Новочеркасск и его обитателей.

— Так вы уже собираетесь уезжать?

— Хорошего помаленьку. Но не делайте вид, что вы огорчены. Все равно не поверю.

— Почему? Может, я и огорчусь, — уклончиво произнесла Даша. — Вам почем знать!

— Интуиция. Я уеду, вы меня забудете, и прошлое станет сном. Оно оживет лишь на страницах книги. Между прочим, — прибавил Игорь, — про вас я тоже напишу.

— Про меня? — испугалась медсестра.

— Про вас. Это будет очень трогательная и печальная глава о прекрасной девушке, которая однажды бросила своего спутника с букетом цветов посреди дороги и запретила стоять под ее окнами и петь серенады. Жестокая, она разбила его сердце!

— Опять шутите? А это поразительно, — негромко произнесла она после недолгого молчания. — Я всегда удивлялась, как, из чего рождаются книги. Вот вы приехали, побродили по городу, заглянули на завод… Казалось бы, так просто! Но ведь я всю жизнь хожу по этим улицам и на электровозостроительном давно работаю, однако не смогла бы, наверное, написать и трех строчек.

— Смогли бы, — усмехнулся Игорь. — Это элементарно!

— Нет-нет, — возразила Даша, — вы не понимаете. Вам кажется, что вы такой, как все, но на самом деле это не так. Писатель должен обладать каким-то особенным зрением, внутренним. Когда я читаю хорошую книгу, меня оторопь берет: как этот далекий незнакомый человек может так полно, так исчерпывающе понимать меня и мою жизнь. То есть, конечно, он пишет вовсе не обо мне, но я все время ловлю себя на мысли, что он угадывает самые важные, самые глубокие тайны — мои тайны, понимаете? Признайтесь, разве вам не страшно? Разве вы не боитесь своего дара видеть людей насквозь?

— Мне это нравится, — без лишней рефлексии сообщил Игорь. — Особенно когда я вижу насквозь хорошеньких женщин. Хотите, я сейчас все про вас расскажу: кто вы, что вы, как складывалась ваша жизнь до нашей встречи?

— Не хочу, — поспешно выпалила девушка.

— Как знаете… — Игорь изобразил на лице загадочную всепонимающую улыбку. Нет, что ни говорите, а инфернальные роли оракулов и ясновидцев всегда шли ему.

Даша остановилась на обочине неширокой дороги, пропуская громыхающую цистерну с мазутом.

— Между прочим, на заводе ваш приезд наделал шуму, — вдруг сказала она.

— Серьезно?

— Да. Все ломают голову, почему и чем мы могли заинтересовать столичного писателя?

— Ну, — протянул Игорь, — как раз это-то понятно. Страна у нас большая, и надо освещать все аспекты ее жизни, в том числе и в небольших городах. Кроме того, у вас тут крупное производство. До революции небось была обычная казачья станица, а теперь промышленный центр. Перемены, так сказать, налицо.

— Скажите, вы действительно будете писать о нас хорошо?

— Думаю, да. Город мне понравился. Я даже пожалел, что не могу навсегда остаться здесь. Тихо, чистенько… никакой столичной суеты и гонки.

— Понятно.

— А что, имеются основания, чтобы писать плохо?

— Плохое можно разглядеть даже в самом хорошем, — философски заметила Даша, — было бы желание. И наоборот.

— Надеюсь, это ваше «наоборот» ко мне не имеет никакого отношения. Скажите, Дашенька, а я вам нравлюсь? — внезапно спросил Игорь.

— В каком смысле? — опешила она.

— В прямом. Мне надоел этот разговор о городе. Ничем не лучше, чем разговор о погоде. Давайте поговорим о личном. Прошлый раз вы сказали, что я напоминаю какого-то человека.

— Пожалуйста, не будем об этом! — почти взмолилась девушка.

— Нет, почему же! — настаивал Игорь. — Именно это мне и интересно. Потому что писатели, как говорится, они инженеры человеческих душ. Нас влекут чужие секреты.

— Вряд ли мои секреты окажутся для вас интересны.

— А уж об этом мне судить. Так нравлюсь я вам или нет?

Даша остановилась, и Игорь был вынужден остановиться вместе с ней. Она подняла на него полные тоски глаза.

— Зачем вы меня мучаете? — спросила она.

— Я?

— Вы. Если вы инженер душ и все знаете, как утверждаете, то зачем задаете такие вопросы? Жестокость — это ведь ужасно!

Он опешил. Она говорила так, словно и впрямь чувствовала себя уязвленной в самое сердце. Словно он вырвал из нее постыдное признание, а теперь насмехался над нею.

В эту минуту она вовсе не выглядела взрослой, многое пережившей женщиной. Она была подросшим ребенком, беззащитным и несчастным, будто страшный груз, волокущим на плечах свою постыдную тайну.