Игорь Лебедев - Расстрел на площади

Телефон был отключен. Лидия Ивановна давно взяла за правило: когда человек отдыхает, никто не имеет право ему мешать. Никаких звонков. Никаких переговоров. Никаких рабочих дел. Пусть хоть небо упадет на землю, все равно можно дождаться понедельника, а потом уж заниматься накопившимися проблемами.

Вот почему она была так раздосадована, когда в дверь заколотили кулаком. Петухов вздрогнул и проснулся. Как перепуганный ребенок, он уставился на секретаршу, будто искал защиты под ее крылом.

— Ничего-ничего, — успокоила Лидия Ивановна, — сейчас я их быстренько выпровожу!

Накинув на себя цветастый халатик и перепоясавшись, она направилась в прихожую.

— Кто? — мрачно поинтересовалась она из-за двери, не отворяя.

— Лида Иванна, Леонид Константинович не у вас?

— Вот еще!

— Вы не знаете, где его искать?

— Дома.

— Дома его нету!

— Значит, уехал человек на выходные. Имеет он право отдохнуть или нет?

— Лидь Иванна, там такое творится! — донесся захлебывающийся голос. — Там такое!

— Ну, что еще случилось? — недовольно произнесла секретарша, но дверь все-таки отворила.

На пороге стоял серый, как грязно-меловая стена, Милютенков.

— В чем дело?

— Завод бастует! — выпалил комсомольский секретарь.

— А я тут при чем? — фыркнула Лидия Ивановна, еще не успев осознать ужасный смысл сообщенной информации. — Мне-то какая радость?

Милютенков выпучил глаза:

— Разве вы не понимаете?! НАШ завод бастует!

— То есть как это — наш? — удивилась секретарша. — Почему? Кто разрешил?!

Из спальни, натягивая на ходу штаны и тряся животом, уже несся директор товарищ Петухов.

— Леонид Константинович! — так и подпрыгнул Милютенков. — Какое счастье, что я вас нашел! Там — тако-о-ое!

— Где мои туфли, Лида? — заорал Петухов. — Скорее!!!

Спустя четверть часа директор в сопровождении Милютенкова вылетел на бурлящую центральную площадь города, где перед зданием горкома партии уже вовсю шел стихийный митинг.

На ступенях горкомовского крыльца стоял Григорий Онисимович в позе пламенного трибуна и толкал энергичную речь.

— Братишки! — выкрикивал Григорий Онисимович. — Вы меня хорошо знаете, и я вас знаю как облупленных. Поэтому не будем впустую тратить время на разговоры. Я на собраниях выступать не умею и не умел никогда, но это у нас не собрание, это, можно сказать, народное вече. Я так думаю, у всех у нас накипело. Почему, спрашивается, начальники распоряжаются нами, как им вздумается? Почему, спрашивается, никто с нами не посоветовался, прежде чем поднять цены на главные продукты?

В толпе загудели. Даша, стоявшая рядом с Игорем, растерянно оглядывалась по сторонам, будто боялась поверить в реальность происходящего. Она пришла сюда вслед за Григорием Онисимовичем в надежде увести его домой, от беды подальше, однако Григорий Онисимович и слушать не захотел, и несчастной Даше не оставалось ничего другого, как задержаться на площади в толпе и ждать, что же произойдет дальше.

— Я вам правду скажу, — продолжал вещать Григорий Онисимович, — я с Петуховым разговаривал, и он меня проверял на вшивость, только не на того напал! Он у меня, почитай, две недели назад спрашивал, а как рабочие отнесутся к тому, если снизить цены на заводскую продукцию; мол, проявят ли рабочие должную сознательность? А я ему сказал, что рабочие у нас все сознательные, да только такое безобразие к сознательности никакого отношения не имеет. Нас же обирают средь бела дня. Труд рабочего человека ни во что не ставят! Есть здесь коммунисты, я хочу спросить?

Над толпой взметнулся лес рук.

— Ну вот, — удовлетворенно кивнул Григорий Онисимович, — коммунистов много. А коммунисты, как правильно говорят, это авангард всего общества. Если мы — авангард, значит, общество должно к нам прислушаться. И начальники — тоже. Потому что они без нас — как ноль без палочки!

Вокруг зааплодировали.

— Я человек бывалый, и знаю, что Первый секретарь нашей родной Коммунистической партии товарищ Хрущев Никита Сергеевич, если бы он оказался здесь, вместе с нами, обязательно поддержал бы наши требования. Но Никиту Сергеевича обманывают и говорят, что рабочие живут хорошо, а на самом деле мы живем — хуже некуда.

Вновь раздались аплодисменты.

Григорий Онисимович выждал, пока аплодисменты стихнут, и нанес решающий удар:

— Вот поэтому я и хочу сказать: мы должны объявить бессрочную забастовку! Потому как по-другому с начальниками уже разговаривать невозможно!

— Правильно! — раздались голоса из толпы. — Верно говорит!

Григорий Онисимович спустился вниз по ступеням, а на его место взобрался небольшой округлый человечек с суетливыми жестами.

— Товарищи рабочие! — писклявым голосом возопил он. — Обращаюсь к вам от имени всех работников горкома партии. Прошу проявлять выдержку и спокойствие и разойтись по домам!

Ответом ему был резкий свист.

— Товарищи рабочие! Будьте сознательны! — взмолился человечек, но его спихнули с импровизированной трибуны, и он пропал в толпе.

Петухов, активно работая локтями, продвинулся к горкомовскому крыльцу.

— Глянь-ка, Петух пожаловал! — громко прокомментировал его появление ироничный мужской голос.

Директор сделал вид, что не расслышал.

Откашлявшись и приняв начальственный вид, он оглядел толпу. Надо признаться, что сердце его в этот момент бешено колотилось от страха, однако Петухов нашел в себе достаточно мужества и сил, чтобы голос его не дрожал.

— Друзья! — произнес он. — Нам всем трудно. Всей стране, знаш-кать, не только вам. Еще свежи раны, нанесенные войной. Западный империализм еще хочет задушить нашу страну в своих железных объятиях. Мы должны показать всему миру, что советские рабочие готовы пройти сквозь любые испытания. Наша цель, знаш-кать, — коммунизм! — Выпалив последнюю фразу, директор товарищ Петухов и сам испугался. Дело в том, что он просто-напросто повторил текст лозунга, назойливо маячившего прямо перед его глазами.

«Надо взять себя в руки! — мысленно призвал товарищ Петухов. — Надо срочно взять себя в руки, а не то…»

Он и помыслить боялся, что может произойти, если, паче чаяния, он не сможет убедить рабочих электровозостроительного разойтись по домам.

— Предлагаю в понедельник собраться на общезаводское собрание. Обсудим сложившуюся ситуацию и сообща выработаем решение.

— Нечего нам обсуждать! — крикнули из толпы. — Пусть повысят расценки и зарплату, тогда и поговорим!

— Время ультиматумов прошло! — выпалил Петухов.

— Нам детей кормить нечем!

— И так мясо раз в три месяца покупали, а теперь — так вообще не увидим!

— Я пирожок в заводской столовой не могу себе позволить съесть!