Игорь Лебедев - Расстрел на площади

Словом, все было ужасно, хуже не придумаешь. А страшнее всего было то, что ни Любочка, ни сутулый «богомол», ни трясущийся от нервной икоты Авдюшенко, ни даже сам первый секретарь обкома партии товарищ Певцов не знали, что делать.

Казалось, они всегда как партийные работники, авангард общества могли контролировать любую ситуацию и направлять ее в нужное русло, однако теперь вдруг оказались перед лицом чего-то грозного, могучего, неуправляемого, сметающего на своем пути даже такую преграду, как авторитетное мнение партийного работника. Они были в растерянности.

Толпа, оказалось, умеет не только подобострастно шествовать перед трибуной на праздничной демонстрации и орать «ура!» на заранее подготовленные лозунги. Толпа может реветь, как разъяренный зверь, и жаждать возмездия.

Дом, где проживали работники горкома партии, был оцеплен милицией во избежание погрома; мелкие партийные чиновники тосковали в своих кабинетах и поминутно названивали домой, опасаясь, как бы на их уютные отдельные квартиры не был совершен разбойничий налет.

Дело в том, что кто-то из горкомовцев, ошивавшихся днем на митинге в толчее, якобы слышал, как заводские рабочие возмущались, что живут в грязных бараках, тогда как горком отстроил для себя отличный многоквартирный дом; напуганный инструктор горкома сделал вывод, что заводчане под покровом ночи заявятся отбирать у него кровно нажитое, и забил тревогу.

Дом немедленно оцепили двойным милицейским кольцом.

— Что же будет дальше? Господи, что же будет? — с тоской твердила Любочка, глядя в темное окно. За окном сгущалась тьма.

В этот момент острый свет фар разрезал черноту и несколько машин, шурша шинами, подкатили к заднему крыльцу здания горкома партии.

— Товарищ Певцов приехал! — со священным ужасом в глазах пролепетала Любочка.

Однако она ошиблась.

Высокий седой человек с каменным выражением лица поднялся по ступеням и мрачно протянул руку выскочившему навстречу второму секретарю горкома Авдюшенко.

— Баранов, — коротко представился он.

Это был действительно Анатолий Дмитриевич Баранов, крупный партийный чиновник, доверенное лицо Хрущева и — по совместительству — отец Галины. Пять часов назад по личному распоряжению Первого секретаря ЦК КПСС он экстренно вылетел в Новочеркасск и сделал при этом вид, что очень удивлен и раздосадован сложившейся ситуацией и предпримет все возможное, чтобы свести ее на нет.

Покидая массивное здание на Старой площади, он на выходе столкнулся с Брежневым, и тот со значением кивнул Баранову.

«Ну и лис же этот Семичастный! — одобрительно подумал Анатолий Дмитриевич, усаживаясь в машину. — Ну и лис! Даже такое ничтожество, и того сумел поставить себе на службу!»

Баранов уже знал, что Брежнев ходатайствовал перед Хрущевым, чтобы в Новочеркасск отправили именно его, Баранова, и догадывался, кто подсказал бровастому Леониду Ильичу эту идею.

Самолет еще не оторвался от взлетной полосы, а Анатолий Дмитриевич уже успел составить плотный план действий. Разумеется, перво-наперво для проформы необходимо посетить новочеркасский горком партии, но именно что для проформы. Потому что основная часть его миссии должна была быть реализована в ином месте.

Поэтому он не стал задерживаться в кабинете Авдюшенко, блеявшего какие-то невнятные оправдания и без конца путавшего отчество гостя (он называл Анатолия Дмитриевича Анатолием Васильевичем и каждый раз очень удивлялся, когда Баранов вежливо, но неуклонно поправлял его), кратко пообщался с горкомовскими работниками («Завтра нам предстоит решающий день… Надо собраться, сосредоточиться… Надо найти аргументы… внедриться в ядро бунтовщиков… обнаружить зачинщиков!») и удалился, сославшись на усталость и неотложные заботы.

Он хлопнул дверцей черного «зила» и, сбросив с лица холодно-вежливую гримасу, брезгливо поморщился и приказал водителю:

— В танковую дивизию. Быстро!

Сделанный из куриного пера бело-красный поплавок спокойно лежал на гладкой поверхности реки Аксай. Вот уже почти два часа он не менял своего положения. И теперь вряд ли уже начнет клевать — на старых, еще отцовых часах «Заря» на потрескавшемся кожаном ремешке, лежащих в нагрудном кармане рубахи Виссариона, большая стрелка приближалась к двенадцати.

Солнце уже припекало вовсю.

Ну, еще полчасика посижу и пойду, подумал он, втайне, однако, надеясь, что вот-вот и клюнет на его старый, сделанный из стального гвоздя крючок крупный сазан, а то и сомище.

Срок, отпущенный Виссарионом самому себе, почти истек, когда на берег Аксая прибежал запыхавшийся Федька — соседский мальчишка.

— Виська, — заорал он еще издалека, — там в городе такое творится. Тако-ое…

— Не шуми, всю рыбу мне распугаешь, — важно сказал Виссарион, не отрывая взгляда от поплавка.

— Да брось ты ерундой заниматься. Айда в город!

— А чо такое?

— О-о, — Федька сделал большие глаза, — там на улице демонстрация, как на Первое мая, народ везде, и милиции — видимо-невидимо.

— Подумаешь! — скривился Виссарион. Он сам принимал участие в демонстрации, поэтому размахом его не удивишь.

— Драка началась!.

— Какая еще драка? — не врубился Виссарион.

— Заводские милиционеров бьют!

Это решило все. Виссарион быстро смотал удочки, опрокинул обратно в реку плавающую в садке мелочь, и они вдвоем стремглав побежали в город.

Народу на улицах действительно было много. Причем лица у всех были серьезные и очень напряженные. Там и сям стояли небольшие группки людей, о чем-то негромко шушукающихся. Виссарион с Федькой попытались было пристроиться, послушать, о чем это там говорят взрослые, но сразу же были замечены высоким рабочим в замасленной робе и с такими же замасленными руками, который, ни слова не говоря, больно схватил их за уши и оттащил подальше от группы.

— Так, мальцы, сейчас ноги в руки — и домой. Ясно? Чтоб я вас тут не видел.

— Ну, дяденька… — взмолились ребята.

— Без разговоров. Сейчас не время по улицам шляться.

Было в его словах что-то очень серьезное, такое, что Виссарион сразу понял — сейчас не до шуток и надо беспрекословно выполнять приказ взрослого дяди.

— А это правда, что драка была с милицией? — выпалил Федька.

— А ну домой! Живо! — прикрикнул рабочий и грозно топнул ногой.

Ребят точно ветром сдуло.

Федька побежал домой, а Виссарион через пять минут уже был у матери в гостинице.

— Ты чего это по городу шляешься? — нахмурилась Мария Дмитриевна. — Ты ж вроде на рыбалку собирался.

— Мама, — заговорщическим шепотом произнес Виссарион, — там говорят, заводские милиционеров побили.

Мария Дмитриевна огляделась по сторонам, потом перегнулась через стойку и, подняв Виссариона, легко перекинула его в свой закуток — он даже опомниться не успел.